Роббинс "Парк Авеню 79"

Штат Нью-Йорк против Мэриен Флад
Я свернул на стоянку около Криминального суда и не успел заглушить мотор, как служитель распахнул дверцу. Столь почтительное внимание с его стороны было для меня новостью. Я взял с заднего сиденья папку и не спеша вышел.

— Прекрасный сегодня день, мистер Кейес!

Над городом висело низкое декабрьское небо. Да, для любителей плохой погоды, к которым, впрочем, я никогда не относился, день действительно прекрасен: серый и промозглый.

— Верно, Джерри.

На мой рассеянный кивок он многозначительно улыбнулся. Все ясно: о том, что мне поручено вести процесс, здесь знают все, даже сторожа автостоянки. В этом разгадка необычайной услужливости старины Джерри.

Я пересек улицу и направился к зданию суда.

Интересно, кто им сообщил? Шеф получил мое согласие всего двадцать минут назад в госпитале, куда он угодил совершенно неожиданно для себя и всех нас.

Я стоял возле его постели и старался не смотреть в серое, искаженное болью лицо.

Некоторое время Старик молчал, потом от белых подушек до меня долетел шепот:

— Ты все сделаешь сам. Все...

Я покачал головой.

— Нет, Джон. Извините. Не могу.

Он прошептал с каким-то жутковатым присвистом:

— Почему?

— Вам известна причина.

Подыскивая слова, я сделал короткую паузу и постарался ответить как можно тверже:

— У вас много помощников. Отдайте дело кому-нибудь из них. На мне свет клином не сошелся.

Шеф нетерпеливо поморщился и снова открыл рот для шепота, но вместо этого пронзительно засвистел:

— Сошелся! Представь, именно на тебе. Все они — лизоблюды. Служат не закону, а этим выскочкам... политиканам.

Сам знаешь, их мне силком навязали. Засунули прямо в глотку. А ты... Только тебе я могу доверить дело.

Я знал, что все это — неправда, но спорить не стал. Вот уже много лет наша команда не ввязывалась ни в какие политические игры. Традиция повелась с тех времен, когда окружным прокурором был Том Дьюи. Если кто и грешил амбициями такого рода, так это он сам, мой теперешний шеф — окружной прокурор Джон Девитт Джексон.

Джон смотрел на меня неподвижным тяжелым взглядом.

— Помнишь нашу первую встречу? Ко мне пришел молоденький полицейский, совсем зеленый мальчишка с дипломом об окончании юридического факультета в руке. Меня тогда поразили две вещи: странное имя Миллард Кейес и башмаки на толстенной подошве. Когда ты открыл рот, чтобы попроситься на службу, язык словно прилип к горлу. Я спросил: «Почему именно ко мне?» Помнишь свой ответ? Ну?

Конечно же, я прекрасно помнил тот день. Мне пришло в голову для большей солидности назваться своим полным именем Миллард вместо привычного — Майк. Я помнил все до мельчайших подробностей, но промолчал.

Шеф тяжело оторвал голову от подушки:

— Забыл? Могу напомнить. Ты сказал: «Мистер Джексон, для меня закон имеет только одну сторону». Я поверил и взял тебя. А теперь хочешь отсидеться в кустах, бросаешь меня...

— Джон, я не бросаю вас, но именно это дело взять не могу. Я отказался от него с самого начала и, согласитесь, имею на то достаточно серьезные мотивы. Боюсь, что в такой ситуации не смогу честно выполнить свой долг перед вами.

— Я никогда в тебе не сомневался: ни тогда, ни теперь. Тут он удрученно вздохнул и отвернулся:

— Черт бы побрал проклятый аппендицит! Не мог подождать несколько недель.

Глядя на этот спектакль, я невольно улыбнулся. Да, Старику хитрости не занимать. Чтобы уговорить меня, он был готов на любые уловки. Шел напролом. Мне не оставалось ничего, как выказать некую долю участия:

— Ничего не поделаешь, Джон. Доктор считает, что на этот раз лед не поможет. Необходима операция.

Он уныло кивнул:

— Да, вот такие теперь доктора... Операция, да еще перед самым важным процессом во всей моей карьере!

Я знал, что имеет в виду шеф. Через несколько месяцев по всему штату приступят к работе крепкие парни из команд кандидатов в губернаторы. Когда они, наконец, откроют в своих душных комнатах окна и свежий ветер выдует табачный дым и алкогольный перегар, будет назван новый избранник народа. Этот судебный процесс был козырной картой моего шефа. Он подготовил и выложил ее ни рано, чтобы нашумевшее дело не успело забыться, ни поздно, ибо для формирования общественного мнения необходимо некоторое время.

Сегодня Старик испугался: блестяще задуманный план мог провалиться, а процесс — стать козырем в чужих руках.

Этого он допустить не мог.

Шеф измерил грустным взглядом длину своей больничной кровати и посмотрел мне прямо в глаза.

— Майк... Послушай, Майк. Ты всегда выделялся среди них, и я гордился тобой, как своим сыном. Понимаешь, ты был моей единственной надеждой во всей нашей вонючей конторе, моим любимым мальчиком. Я уже не молод, и эти выборы — единственный шанс. Другого не будет. Я надеюсь на победу, но готов к неудаче и переживу ее спокойно. Значит, такова воля божья.

Старик передернул плечами под белой больничной рубашкой и ненадолго замолчал, а когда заговорил снова, от немощного шепота не осталось и следа. Своим обычным голосом он твердо чеканил слова:

— Но я не желаю, чтобы всякие шустряки, всякие проходимцы и сукины дети влезли по лестнице, которую я построил своим горбом!

Некоторое время мы смотрели друг на друга.

Старик не выдержал:

— Майк, прошу тебя. Иди в суд вместо меня.

Я молчал. Он почти умолял:

— Даю тебе полную свободу выбора. Ты — хозяин. Если хочешь, попроси суд о снятии обвинения за недостаточностью улик. Выстави меня идиотом перед всеми этими гнусными писаками — плевать я на них хотел. Делай все, что сочтешь нужным, лишь бы ни один мерзавец не пролез по моим костям.

Я тяжело вздохнул, поскольку понял, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Искренности в словах шефа было не больше, чем в любой хорошо сыгранной роли, но для меня это ничего не меняло. Я знал прижимистость, деспотизм, хитрость Старика, но любил его вместе со всеми недостатками. Он понял, что выиграл, и улыбнулся:

— Ты сделаешь это, Майк? Для меня...

Я опустил голову:

— Да, Джон.

Шеф сунул руку под подушку, вытащил оттуда листки — заметки по делу и заговорил будничным тоном, словно беседа происходила не в больнице, а в его кабинете:

— Так, присяжные... Обрати внимание на номер три...

Дослушать до конца не было сил.

— Знаю. Читал его досье.

Я пошел к двери и уже с порога обернулся:

— Не забудьте, Джон, вы дали мне полную свободу.

К зданию криминального суда ведет длинная лестница, но мне удалось беспрепятственно поставить ногу лишь на ее нижнюю ступеньку. В ту же секунду я оказался в центре галдящей толпы репортеров. Они тоже знали. По-видимому, Старик схватил телефонную трубку, едва за мной закрылась дверь палаты.

— Мистер Кейс, нам стало известно, что вместо окружного прокурора процесс будете вести вы. Так ли это?

Вот уж кому я ни за что не отвечу! Ненавижу людей, называющих меня «Кейсом». Моя фамилия — Кейес. Неужели так трудно запомнить? Со спокойной улыбкой на лице я продолжал молча пробиваться вверх. Вдогонку летел град вопросов. У входа пришлось остановиться.

— Привет, ребята! Дайте отдышаться. Вы же знаете, что я вернулся из отпуска только сегодня утром.

Толпа не унималась.

— Господин Кейес, говорят, будто окружной прокурор поехал в госпиталь лишь после того, как вызвал вас телеграммой. Чем объясняется его поступок?

Тут наконец мне удалось проскользнуть в крутящуюся дверь и оторваться от преследователей. В холле я повернул направо и почти пробежал мимо пресс-центра суда, но и здесь меня поджидала засада. Запрыгали фотоблицы. Пришлось прибавить ходу, следом неслись газетчики.

К лифту мы подбежали одновременно.

— Джентльмены, хочу сообщить, что к полуденному перерыву будет подготовлено заявление для прессы. После этого я постараюсь держать вас в курсе дел и отвечать на все вопросы... по мере сил. Но сейчас мне необходимо собраться с мыслями, и потому я прошу предоставить такую возможность. Джентльмены, я рассчитываю на ваше понимание, ибо оно — залог нашего плодотворного сотрудничества.

Эти слова потонули в шуме — репортерская банда готовилась штурмовать лифт. Я успел нырнуть в него как раз вовремя, дверцы захлопнулись и кабинка взлетела на седьмой этаж.

В конце длинного коридора возле двери моего кабинета маячила фигура Джоэла Рейдера — одного из тех, о ком так нелестно отозвался Старик. В характере Рейдера удачно сочетались способности и завидное упорство. Он был всего несколькими годами старше меня, но чудовищно честолюбив.

Джоэл протянул руку:

— Здравствуй, Майк. Удачи тебе.

Я ответил рукопожатием.

— Спасибо, Джоэл. Сегодня удача нужна, как никогда.

Мы вошли в кабинет.

— Как Старик?

Я попытался улыбнуться, однако помимо воли губы сложились в кривую ухмылку.

— Ты ведь знаешь его — вечно ноет и жалуется.

Джоэл расхохотался:

— Майк, ты не застал главного! Когда доктор сообщил ему диагноз, мы думали, что Старик от ярости свернет бедняге шею. Умора, да и только!

— Представляю.

Я швырнул пальто и шляпу на деревянную скамью рядом со столом, устало сел и посмотрел Джоэлу прямо в лицо.

— Я не хотел перебегать тебе дорогу, Джоэл.

Он через силу улыбнулся:

— Не бери в голову, Майк... Ты никому ничего не перебежал. Раз вы со Стариком вдвоем раскрутили это Дело, кому его вести, как не тебе? Я ведь все понимаю...

Я тоже все понимаю. С одной стороны, Джоэл был бы не прочь оказаться на моем месте, а, значит, в газетных заголовках. С другой, он не любил рисковать и играл только наверняка. Сегодняшний процесс как раз из таких, в которые Рейдер предпочитал не влезать.

— Джоэл, а где Алекс?

Алекс Картер вместе с Джоэлом помогал Старику на судебных заседаниях.

Джоэл пожал плечами:

— Ты что, не знаешь, где сейчас Алекс? Но он оставил тебе кое-какие бумаги. Посмотри.

Посредине стола аккуратной стопкой лежали листки с записями Старика.

Я, конечно, же знал, где Алекс Картер — в туалете. Там он проводил многие часы перед началом каждого суда, и причиной этой странности являлись необыкновенно нервные, если не сказать — истеричные почки. Самое же загадочное состояло в том, что с началом заседаний мочеизнурение резко прекращалось, и даже очень долгий процесс Алекс высиживал без малейших затруднений.

Сейчас мне было не до Картера с его почками и вообще не до кого. Я хотел остаться один.

Джоэл понял это без слов и, не дожидаясь моей просьбы (его больное самолюбие не могло допустить такого унижения), бросил уже от двери:

— Майк, я буду у себя. Если тебе понадобится помощь, имей это в виду.

— Спасибо, Джоэл.

Я проводил его взглядом, быстро закурил и взял бумаги. Сверху лежало обвинительное заключение. Перед глазами запрыгали жирные черные буквы:

«Народ штата Нью-Йорк против Мэриен Флад, обвиняемой».

Внезапно в сердце ударила резкая боль. Вот она, страшная минута. Все разом куда-то ушло. Пустота... Осталось только судебное дело, с которым мне предстояло прожить несколько недель, дело по обвинению Мэриен Флад.

Как я казнил себя за то, что поддался на уговоры Старика! Боль сидела в груди, словно прочно вбитый гвоздь.

До начала заседания оставалось совсем немного времени и мне его с трудом хватило бы на обдумывание кое-каких деталей процесса, но в голове было другое... Я как будто вернулся в день нашей первой встречи.

Иногда мне кажется, что с той поры прошло сто лет, но на самом деле я увидел Марию не так давно — летом 1935 года.

То было тревожное время. Свирепствовала безработица. Изнурительный июльский зной словно сгущал ядовитую атмосферу озлобленности и страха.

Отца постигла участь многих — он потерял место, а найденная после долгих мытарств должность управляющего домами всего за два года состарила его и изменила до неузнаваемости.

Чтобы помочь семье, мне приходилось подрабатывать в газетном киоске на перекрестке 86-ой улицы и Лексинггон Авеню. Там я один раз в неделю с девяти вечера субботы до десяти тридцати следующего утра комплектовал воскресные многостраничные номера.

Мне уже шел семнадцатый год, но я был послушным сыном и, стараясь не огорчать свою набожную маму, посещал утренние воскресные службы в церкви Святого Августина, что неподалеку от нашего дома.

Тот день начался как обычно. Закончив работу, я едва успел к началу мессы, прокрался на задний ряд и мгновенно заснул. Сладкий сон был прерван решительным толчком в бок.

Не разлепляя век, я вяло подвинулся, освободив опоздавшим край скамьи, но от второго толчка все же открыл глаза.

В начале ряда топтались две женщины — наверное, им мешали пройти мои ноги. Пришлось поджать колени.

Старшая почти не задержалась в сознании — тусклые серые, точно запыленные волосы, блеклое унылое лицо. Невнятно бормоча какие-то извинения, она протиснулась мимо меня и тяжело опустилась на скамью. В общем, эта неинтересная увядшая женщина не заслуживала и капли внимания, но ее дочь... Мое сердце оборвалось.

В этой девушке поражало все: тяжелые, тускло мерцающие золотистые волосы, растянутый в полуулыбке яркий рот с изящно очерченными губами и прекрасными зубами, высокие нежные скулы, подведенные коричневым карандашом веки и даже тонкий прямой носик с широковатыми ноздрями.

А глаза! Ее глаза — особая тема. Широко расставленные, золотисто-карие с зелеными искорками вокруг зрачков. Огромные, умные, теплые, они притягивали к себе, манили, лишали рассудка — раз и навсегда. Я поймал летящий взгляд, но ничего не разглядел в его таинственной глубине. В отличие от голубых, карие глаза невозможно читать, словно раскрытую книгу — мешает непроницаемый барьер темноты.

Пробираясь вдоль ряда, девушка будто бы случайно, дотронулась ногой до моего колена, и от этого прикосновения в тело впились тысячи мелких горячих иголок. Помню свое недоумение: почему достаточно полная женщина сумела протиснуться, не задев меня, а ее тоненькая дочь — нет? Тогда я ответа не нашел. Девушка скромно потупила глаза и чуть слышно выдавала дрожащим от смеха голосом: «Извините».

Мой неловкий ответ затерялся в шелесте одежды и скрипе — прихожане опускались на колени. С той минуты я ничего не видел, кроме этой девушки.

Вот она встала на колени рядом со мной, сложила перед собой тонкие руки и замерла в смиренной мольбе. Хлопчатобумажное платье легко обтягивало изгибы хрупкого тела. Подмышкой ткань намокла и потемнела, распространяя приятный терпкий аромат. Бок о бок с дочерью молилась ее мать. Она уронила голову на тяжелые руки и все повторяла, повторяла какие-то слова, но несмотря на мои старания, ни одного из них так и не удалось разобрать. В конце концов я догадался, что женщина обращается к Богу на неизвестном мне языке. Позже выяснилось: то был польский язык.

Я взял себя в руки и, зажмурившись, стал вспоминать молитву. Через некоторое время это почти удалось, однако шелест платья и мягкое прикосновение ее бедра к моему мгновенно развеяло благочестивые мысли.

Я встрепенулся, скосил глаза на соседку — она с головой ушла в молитву и, похоже, ничего не заметила. Стоило мне, однако, чуть-чуть отодвинуться, как девушка немедленно придвинулась, причем сделала это словно бы случайно: не открывая глаз и не повернув головы.

Дальше двигаться было некуда. Я застыл на самом краю ряда, рискуя каждую минуту вывалиться в проход, и снова попытался вникнуть в слово Божье. Безуспешно! Рядом со мной резвился дьявол.

Служба закончилась, прихожане с кряхтением начали подниматься с колен. Только теперь, поборов робость, я осмелился заглянуть в ее лицо. Однако девушка обо мне забыла и что-то заинтересованно рассматривала прямо перед собой. Стоило мне, однако, шагнуть к проходу, как она заторопилась и попыталась протиснуться вперед. Мы столкнулись. Чтобы ей не мешать, я отступил назад, однако девушка тоже попятилась. Мы снова столкнулись.

Пока я силился понять, что произошло, она посторонилась, пропуская перед собой мать. В этот момент девушка крепко прижалась ко мне теплым гибким телом, но уже через секунду скользнула в проход. Прежде чем затеряться в толпе, она обернулась и словно поманила дразнящими, шальными глазами. Никто еще не смотрел на меня таким взглядом, и я почувствовал, как в груди загорелся огонь необъяснимого беспокойства.

Безмятежная улыбка раздвинула яркие губы, и девушка едва слышно выдохнула:

— Развлекаешься, Майк?

Ее унес людской поток, а я остался стоять соляным столбом и только потом сообразил, что девушке откуда-то известно мое имя.

По дороге к дому я гадал, кто она? Кто она?

Если бы мне не довелось этого узнать, жизнь сложилась бы намного счастливее.

Но судьба нас все же свела.

* * *
Я выключил память, словно экран, и далекий летний день погас. Передо мной лежали бумаги. До начала процесса оставалось сорок минут, и, стиснув зубы, я начал вчитываться в обвинительное заключение.

* * *
В зал судебных заседаний мы вошли через узкую боковую дверцу, и едва показались перед публикой, беспорядочный гул сменился тишиной напряженного ожидания.

Я шел под бесцеремонными взглядами сотен глаз и кипел от внезапной ненависти к праздной, алчной до сенсаций толпе.

В животе появилось ощущение напряжения, словно кто-то завязал кишки тугим узлом.

Вот, наконец, наше место — справа от судьи.

Я сел спиной к залу, принялся медленно раскладывать на столе бумаги и, чтобы как-то отвлечься, спросил:

— Джоэл, который час?

Джоэл бросил недоуменный взгляд на висящие прямо перед нами часы:

— Почти десять.

— Отлично!

Узел в животе не ослабевал. Я украдкой посмотрел на место защитника — оно было пусто. Джоэл перехватил мой взгляд.

— Вито всегда появляется в последнюю минуту. Ничего не скажешь, умеет производить впечатление.

Я кивнул. Да, Вито — превосходный юрист, один из лучших адвокатов Нью-Йорка. Он редко проигрывает процессы, и можно было только догадываться, сколько часов напряженной работы стоила каждая победа. Все мы в управлении окружного прокурора испытывали к нему величайшее почтение. Кроме того, Вито — обаятельный мужчина. Седые волосы и проницательные голубые глаза подчеркивали его привлекательность. Он знал свое дело и знал себе цену.

Зал за нашей спиной взорвался шумом. Защелками фотокамеры. Это вошли Мария и Вито. По приближающемуся гулу я догадался, что они уже рядом, и поднял глаза в тот момент, когда адвокат распахнул перед своей подзащитной дверь ограды.

Мария непринужденно улыбнулась, кивнула головой и... увидела меня. Несколько мгновений мы потрясенно вглядывались друг в друга, словно встретились впервые только сейчас. Как же давно это было! Потом она отвернулась и спокойно пошла к скамье подсудимых. Я снова видел летящую походку, обтянутые нейлоном тонкие лодыжки. Видел наяву.

Для процесса она оделась в строгий темный костюм мужского покроя, небрежно набросив поверх него пальто из пушистого голубого букле. Прическа была мне незнакома: блестящие золотистые волосы коротко острижены и уложены мелкими завитками.

Мария села на свое место и, держась неестественно прямо, разгладила подол юбки. К ней тут же подсел Вито. Они о чем-то тихо заговорили, но слов не было слышно.

Джоэл восхищенно прошептал:

— Вот это женщина!

Я молча кивнул, но он не унимался.

— Любой мужчина из этого зала с удовольствием провел бы с ней время. Честное слово, любой.

Да, наши беды начинались именно с того назойливого внимания, каким Марию окружали мужчины. При ее появлении все они просто сходили с ума.

Джоэл продолжал шипеть мне в ухо:

— Выходит, мы судим женщину за то, что она делает положенное женщине от природы.

Он ухмыльнулся:

— Говорят, подсудимая это дело оч-чень любит.

Любое терпение имеет предел. Я холодно осадил Джоэла.

— Прекрати! Ты в суде, а не в борделе!

Он собрался было огрызнуться, но увидел мое перекошенное гневом лицо и растерянно уткнулся в бумаги.

Я с преувеличенным интересом чертил в блокноте какую-то чепуху, когда Алекс толчком в бок прервал это занятие.

Уверенной, легкой походкой к нашему столу приближался Генри Вито.

Он остановился прямо передо мной и, глядя сверху вниз, непринужденно улыбнулся:

— Привет, Майк. Как Старик?

Я ответил самой широкой улыбкой, на какую вообще был способен:

— Держится, Хенк.

Вито обращался будто бы только ко мне, но в рядах прессы было отчетливо слышно каждое его слово:

— До чего же повезло ему с аппендицитом!

Чтобы газетчики услышали мой ответ так же хорошо, я повысил голос:

— С аппендицитом повезло не ему, а вам — защите.

Вито продолжал улыбаться, словно ничего не расслышал.

— Если Старик станет губернатором, победой он будет обязан тебе, Майк.

Я медленно встал. Вито — высокий мужчина, но я намного выше. Вообще, у меня довольно внушительный вид: рост 191 см, широкие плечи, а из-за перебитого носа лицо кажется свирепым и угрюмым. Не удивительно, что моя спина полностью заслонила адвоката от публики.

Подняв голову, он смотрел теперь снизу вверх, а я, как ни в чем не бывало, дружески рассмеялся:

— Спасибо за теплые слова, Хенк. Не сомневаюсь, что после процесса ты убедишься в их справедливости.

Все еще улыбаясь, он молча махнул рукой и пошел к своему столу.

Джоэл прошептал:

— Он нарочно тебя заводит, Майк. Не поддавайся.

— Не буду.

С другой стороны зашептал Алекс:

— Мне показалось, что вы хотите ему врезать.

Моя широкая улыбка тут же переехала в кривую ухмылку:

— Честно говоря, я это и собирался сделать.

— У вас было такое лицо...

Стук жезла оборвал шепот Алекса. Зашелестели мантии — это мы встали. В зал вошел судья Питер Амели. Низенький, плотный, коротконогий, он был похож на целлулоидного пупса с лицом херувима. Из черного одеяния нелепо торчала лысая голова. Амели занял свое место на кафедре и энергично постучал молоточком.

Над рядами гулко прокатился голос секретаря:

— Слушайте! Слушайте! Суд присяжных открывает свое заседание. Председательствует достопочтенный судья Питер Амели.

Все. Мосты сожжены, назад пути нет. Судья уже на ринге. Поединок начался. Внезапно ушло напряжение и сам собой развязался узел в животе. Я — профессионал и с этого момента начинаю делать свою работу. Никакие воспоминания не будут теперь мучить и искушать меня — на них просто не останется времени. По сигналу судьи я встал, медленно пересек зал и подошел к скамье присяжных. Мария не подняла головы, но, по своему обыкновению, наверняка следила краешками глаз за каждым моим движением.

Я остановился перед присяжными, сделал паузу, чтобы они могли получше меня рассмотреть, и заговорил:

— Леди и джентльмены, я чувствую себя запасным игроком, которого неожиданно выпустили на поле вместо знаменитого Ди Маджио. Ибо кто...

Мне пришлось остановиться, чтобы переждать взрыв доброжелательного смеха.

— Ибо кто может сравниться с Ди Маджио? Никто.

После этих слов я стер с лица легкую улыбку и продолжал уже совершенно серьезно:

— Однако граждане штата Нью-Йорк имеют право на защиту своих интересов избранными ими должностными лицами, к числу которых имею честь принадлежать и я. И граждане штата Нью-Йорк в лице Большой коллегии присяжных представили на рассмотрение суда обвинительное заключение против присутствующего здесь лица за нарушение норм морали и законов. Надеясь на вашу снисходительность и терпение, я взял на себя смелость в меру своих скромных сил представлять народ штата Нью-Йорк против Мэриен Флад.

Как и следовало ожидать, Вито немедленно заявил протест, а суд его, естественно, удовлетворил, однако мне удалось начать свою роль на процессе с эффектного выхода.

Я снова обратился к присяжным:

— Мне представляется необходимым огласить на этом заседании выдержки из обвинительного заключения. В нем утверждается, что обвиняемая совершила следующее...

Я опустил глаза к бумагам:

— "Под вывеской респектабельного агентства «Парк Авеню Моделс, Инк.». Мэриен Флад с целью наживы занималась сводничеством, толкала девушек и молодых женщин на путь проституции, побуждая их к противозаконным и аморальным действиям".

«С целью обеспечения прикрытия своих противозаконных действий. Мэриен Флад в нескольких случаях давала взятки должностным лицам».

«Имея разветвленную клиентурную сеть, Мэриен Флад путем шантажа и вымогательств получала от людей, пользовавшихся ее услугами, различные суммы денег».

Я бросил обвинительное заключение на стол рядом с собой, посмотрел на присяжных и по их оживившимся взглядам понял, что аудитория завоевана.

— Итак, проституция и сводничество, подкуп должностных лиц, шантаж и вымогательство.

Жители штата Нью-Йорк достаточно наслышаны о многократно повторяющейся в нашем городе печальной истории. Тысячи юных мечтательниц спешат сюда со всей страны, чтобы попробовать себя на каком-нибудь престижном поприще. Они грезят Бродвеем, телевидением, сверкающими демонстрациями в знаменитых домах мод и нисколько не сомневаются, что их там ожидают слава и блеск. Вот этих-то наивных девочек и подстерегают хищники вроде Мэриен Флад. Уверенные в своей безнаказанности, ибо подкуп и шантаж оберегают их от любых неприятностей, они презирают и мораль, и закон.

Тут я впервые повернулся к Марии. Она смотрела в стол прямо перед собой, судорожно сжимая пальцами авторучку.

Рядом с ней криво усмехался Вито.

Я повысил голос:

— Мэриен Флад!

Мария подняла глаза, и меня поразил ее взгляд — беззащитный взгляд раненого зверька. Я быстро отвернулся и теперь обращался только к присяжным.

— Но всему приходит конец, и сегодня Мэриен Флад предъявлено обвинение в нарушении закона. Сейчас она предстала перед судом, перед присяжными, теми самыми гражданами, которых презирала и на которых привыкла смотреть свысока. И мы, граждане штата Нью-Йорк, докажем предъявленные ей обвинения, проследим каждый шаг ее преступной карьеры. Чтобы ни у кого не осталось и тени сомнения в виновности Мэриен Флад, мы восстановим во всех деталях ее противозаконные действия. И когда эта история развернется во всей своей неприглядности, вам, глубокоуважаемые присяжные, предстоит принять справедливое решение. Пусть оно послужит хорошим уроком для любого, кто вздумает попирать законы нашего общества.

Чтобы дать присяжным несколько минут на обдумывание услышанного, я вернулся к своему столу и переложил на нем кое-какие бумаги, потом пошел обратно.

— Господа присяжные! Прежде всего я должен рассказать, каким образом власти штата Нью-Йорк узнали о противозаконной деятельности Мэриен Флад. Как это часто бывает, помог случай.

Присяжные напряженно слушали и даже слегка подались вперед.

— В мае нам стало известно об одном криминальном случае. В больницу Рузвельта привезли молодую женщину с признаками внутреннего кровотечения после подпольного хирургического вмешательства. Несмотря на все усилия врачей, ее состояние прогрессивно ухудшалось. Мы были немедленно извещены о случившемся и успели застать женщину еще живой. Она была очень слаба и смогла лишь рассказать, что работала манекенщицей в «Парк Авеню Моделс, Инк.». "Несчастная нисколько не сомневалась в участии и помощи мисс Флад, поэтому просила обо всем сообщить ей.

Мы сразу же связались по телефону с агентством, однако услышали, что манекенщиц с таким именем в «Парк Авеню Моделс, Инк.». нет и никогда не было.

Еще через час позвонила мисс Флад и заявила, будто сотрудник, разговаривавший с нами по телефону, ошибся и что эта молодая женщина действительно служит у них манекенщицей. Нас особенно поразил и насторожил интерес мисс Флад не к состоянию здоровья несчастной, а к тому, что именно она успела рассказать о характере своей работы. Лишь в конце беседы мисс Флад догадалась предложить помощь, но было уже поздно — незадолго до телефонного звонка женщина скончалась.

Расследование обстоятельств дела, опросы знакомых и близких погибшей позволили установить следующее: она приехала в Нью-Йорк за год до смерти и первое время жила очень бедно, едва сводя концы с концами, но уже через полгода у нее вдруг появились деньги, дорогие вещи, меховое манто. Одновременно с этим молодая женщина стала вести странный образ жизни — почти не бывала дома по вечерам, избегала общества друзей. На их недоуменные вопросы она отвечала, что не имеет ни минуты свободного времени, поскольку до предела загружена работой в агентстве. Проверка документации «Парк Авеню Моделс, Инк.». показала, что за полгода эта манекенщица была занята в демонстрации моделей всего два или три раза и ее суммарный заработок составил сто двадцать пять долларов.

Я притворился, будто разыскиваю какую-то бумагу, и ненадолго замолчал. Зал напряженно ждал, присяжные не сводили с меня глаз. Они готовы были слушать дальше.

— Пока шла рутинная работа по выяснению обстоятельств, приведших к гибели молодую и дотоле совершенно здоровую женщину, отдел борьбы с преступлениями против нравственности получил сведения о диких оргиях в апартаментах одного крупного промышленника, владельца фабрики по изготовлению женского белья. Нам стали известны неоднократные высказывания этого человека о его связи с неким агентством мод, якобы поставлявшем девушек в любое время дня и ночи по телефонному звонку.

В последний день мая полиция устроила облаву в его особняке. Обнаруженные там четверо мужчин и шестеро женщин к моменту задержания были раздеты и находились, как бы это сказать, чтобы не оскорбить нравственности, в различных непристойных позах.

Все девушки заявили, что работают манекенщицами, а одна назвала «Парк Авеню Моделс, Инк.». Остальные ей что-то зашептали, и она тут же отказалась от своих слов. Тем не менее, проверкой было установлено, что все шестеро числятся в штате агентства. После получения этого факта полиция и окружная прокуратура пришли к выводу о преступном характере деятельности «Парк Авеню Моделс, Инк.». и начали расследование.

Я снова перелистал бумаги и зачитал одну из них.

— "Парк Авеню Моделс, Инк.". Создано в июне 1948 года. Имеет лицензию на оказание посреднических услуг фирмам, нуждающимся в манекенщицах, натурщицах, фотомоделях и т.п. Президент — Мэриен Флад.

Я перевернул страницу. Следующим лежало досье на Марию:

— Мэриен Флад. Родилась в Нью-Йорке 1 ноября 1919 года. Не замужем. Первый арест в апреле 1936 года по обвинению в вооруженном нападении на отчима. Дело слушалось в суде по делам несовершеннолетних. С мая 1936 года отбывала наказание в колонии Роз Гейер для малолетних правонарушительниц. Освобождена по достижении восемнадцати лет в ноябре 1937 года.

В феврале 1938 года арестована второй раз за бродяжничество и проституцию. Признала себя виновной и была осуждена на месяц исправительных работ.

В апреле 1943 года была арестована третий раз по обвинению в ограблении своего клиента после совершения акта проституции. Виновной себя не признала. Дело было прекращено за недостаточностью улик.

Других арестов не зарегистрировано. Известны связи Мэриен Флад с уголовным миром. Проходила свидетелем по делу об убийстве в Лос-Анджелесе известного игрока и рэкетира Росса Дрего в сентябре 1950 года.

Я вытянул руку с бумагами в сторону присяжных.

— Распутанная следствием история настолько грязна, что от нее выворачивает наизнанку даже привыкших ко всему служителей закона. Это — история о превращении невинных девочек в профессиональных проституток, о том, как их вынуждали торговать своим телом и приучали к всевозможным извращениям. Это — история шантажа, наглого вымогательства, подкупа, проникших в самые высокие сферы социальной, деловой и политической жизни нашего города. И за всеми вопиющими фактами попрания закона и нравственности стоит преступная деятельность одного лица — Мэриен Флад.

При этих словах я указал бумагами на Марию и, глядя прямо перед собой, пошел через зал к своему месту. Сзади поднимался гул возмущенных голосов.

Я сел, не поднимая головы, потому что не хотел ее видеть. Не мог. Почему-то болели и слезились глаза, и мне пришлось несколько раз ими моргнуть. Алекс возбужденно зашептал:

— Ну и вмазали вы ей!

Казалось, что сегодняшнее заседание тянется целую вечность и ему не будет конца. Словно издалека донесся стук молоточка и бас Питера Амели:

— Объявляется перерыв до двух часов дня.

Когда судья выходил из зала, я машинально встал и, как заводной, молча двинулся вслед за ним к служебному выходу.

Нам удалось перехитрить репортеров, выскользнув из здания через боковую дверь. В ресторане «Старая мельница» мы с Джоэлом и Алексом заняли столик в самом дальнем углу, причем я сел спиной к залу, чтобы не видеть никого, кроме своих. Подошла официантка.

— Мне надо выпить. Пожалуйста, джина со льдом и чуть-чуть лимонной корочки. А вам, ребята?

Оба заказали только еду. В зале за спиной начался какой-то шум и я, не оборачиваясь, понял его причину. Почувствовал!

Джоэл тихо сообщил:

— Они здесь.

Пришлось через силу улыбнуться:

— Ничего не поделаешь, мы живем в свободной стране.

Да где же, черт побери, мой джин? Я раздраженно проворчал:

— Куда провалилась эта проклятая баба?

Успокаивая меня, Алекс быстро проговорил:

— Она шла к нам, но остановилась возле их стола. Наверное, принимает заказ.

Через мгновение официантка с каким-то странным выражением лица поставила передо мной джин. Я поднял стакан — подложенная под него салфетка была исписана знакомым детским почерком. Круглые буквы составили всего несколько слов: «Желаю хорошо развлечься, ваша честь. Удачи. Мария».

Я скомкал рыхлую бумажку и отхлебнул из стакана.

Она прекрасно знала, что мой успех обернется для нее десятью годами тюрьмы, но все равно желала мне удачи. Да, Мария никогда ничего не боялась. Даже в детстве. И мне нравилась ее отвага. Однажды, когда она хотела перебежать улицу перед несущимися со страшной скоростью машинами, я попытался ее удержать. Помню презрение, с каким Мария отбросила мою руку.

— Господи, какой же ты тюфяк! Боишься рисковать даже в пустяках!

— Мария, объясни, ради чего нужен этот риск? Тебя могут искалечить или даже задавить насмерть.

Она вызывающе сверкнула глазами:

— Ну а тебе-то какое дело? Моя жизнь! Что хочу, то с ней и делаю.

Пожалуй, главное различие между нами было именно во взглядах на жизнь, но и в более мелких вопросах мы тоже не могли найти общего языка. Мария обладала поразительной способностью совмещать несовместимое, например, быть одповременно нежной и чудовищно жестокой. Я молча страдал, не находя никакого разумного объяснения ее взбалмошности и многим странным выходкам, но однажды мама назвала мне причину всех этих несчастий.

Я снова отпил из стакана. Во рту остался горьковатый аромат холодного джина.

В тот вечер я долго ждал, когда Мария вернется со свидания. Ждал напрасно, а когда пришел домой, мама все поняла с одного взгляда, быстро подошла и мягко взяла за руку. «Она не для тебя, Майк. Пойми это». Я молча посмотрел в ее опечаленное лицо. «Сын, я не могу вмешиваться в твои дела и ты сам должен решать, с кем связывать свою жизнь. Но Мария не для тебя. Она не может, не умеет любить, потому что выросла без любви». Я вырвал руку и убежал в свою комнату, но еще долго помнил: «Без любви...»

Прошло много лет. Только теперь до меня дошел смысл маминых слов, и в этом — ключ ко всей жизни Марии: без любви.

 

Книга I. Мария
1

Она отворила дверь кондитерской лавки и остановилась на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку.

От солнца, освещавшего сзади фигурку девушки, вспыхнул мерцающий нимб золотисто-рыжих волос. Растянутый в полуулыбке яркий рот показывал ослепительно красивые зубы.

В магазине никого не было. Она подошла к прилавку и нетерпеливо постучала монеткой по прохладной мраморной плите.

Из заднего — жилого помещения послышались торопливые шаркающие шаги.

— Минутку... Минутку. Я иду.

— Не торопитесь, мистер Рэннис. Это Мария. Я не спешу.

На ходу застегивая рубашку, за прилавком появился пожилой мужчина. При виде девушки он заметно оживился:

— А, Мария! Что вам угодно, красавица?

Она беззаботно улыбнулась:

— Я бы хотела пять штук «Твенти Гранд».

Лавочник машинально повернулся к полке, протянул руку за пачкой сигарет, но тут же опустил ее и через плечо вопросительно посмотрел на девушку.

— Не беспокойтесь, мистер Рэннис. Сегодня у меня есть пять центов.

Старик выложил на прилавок пять сигарет, накрыл их ладонью и выжидающе уставился на Марию.

Она нехотя подвинула к нему деньги, и монетка, звякнув, исчезла в кассовом ящике под прилавком. На грязно-сером мраморе ярко белели тонкие палочки сигарет. Девушка медленно взяла одну, потянулась к спичечному коробку, однако лавочник ее опередил и предупредительно чиркнул спичкой. Мария с наслаждением затянулась.

— Хорошо! Я думала, что уроки никогда не кончатся. Ужасно хотелось курить и никто не дал даже затянуться.

Мистер Рэннис широко улыбнулся, показав редкие испорченные зубы.

— Где ты пропадала, Мария? Я не видел тебя целую неделю.

Она вздохнула:

— Денег не было. Я ведь вам порядочно задолжала...

Старик окинул ее многозначительным взглядом, перед которым, по его мнению, не могла устоять ни одна женщина:

— Как тебе не стыдно, Мария? Разве я когда-нибудь напоминал о долге?

Девушка молча затянулась еще раз. Мистер Рэннис протянул руку через прилавок и крепко сжал тонкое запястье:

— Ты же знаешь, как я радуюсь каждому твоему приходу.

Мария мельком глянула на грубые пальцы старика и вызывающе ухмыльнулась:

— Вы радуетесь любой девочке.

Он удрученно покачал головой:

— Да ни одна из них не может сравниться с тобой! Я всегда любил тебя больше других... даже тогда, когда ты была во-от такой малюсенькой.

Девушка состроила недоверчивую гримасу:

— Так я вам и поверила! Как же...

— Честное слово! Сама посуди, разве стал бы я от кого-нибудь другого терпеть долг в три доллара двадцать пять центов?

Все это время Мария внимательно следила за стариком и, заметив, что его глаза подернулись томной пеленой, решительно высвободила руку:

— А вот и неправда! Фрэнси Киган говорила, что вы ей давали без денег.

Мистер Рэннис облизал пересохшие губы:

— Да, давал. Но заставил вернуть все до единого цента. Разве об этом она не сказала? А тебе я никогда не напоминал о деньгах.

Мария не ответила и с преувеличенным интересом оглядела лавку:

— Что-то здесь изменилось...

Лавочник гордо улыбнулся:

— Я перекрасил задние комнаты.

Девушка восхищенно приподняла бровь:

— О!

— Да, в такой приятной светло-зеленый цвет. Получилось очень уютно. Как только накоплю деньжат, покрашу еще и торговый зал.

Она резко рассмеялась:

— Накоплю деньжат? Ха-ха! Неужели вы считаете меня последней дурой, мистер Рэннис? Да всем известно, что у вас их куры не клюют.

Старик обиженно надул губы:

— Ах, детишки-детишки... Все вы почему-то так думаете. На самом деле у меня мелкий, пустячный бизнес. И доходы...

— Да-да, это видно.

Неожиданно девушка вплотную прижалась к стеклянной витрине, словно рассматривая через нее конфеты, и у старика перехватило дыхание.

Отделенный от Марии только прозрачной перегородкой, он разглядывал нежные изгибы ее тела, высокую тугую грудь в тесноватой белой блузке.

— Хочешь шоколадку?

С притворной грустью она опустила глаза:

— У меня больше нет денег.

Лавочник вкрадчиво забормотал:

— При чем здесь деньги? Я и так знаю, что у тебя их нет. Какую ты хочешь?

Мария на секунду подняла смеющиеся глаза.

— Любую. Ну... молочную.

Поедая девушку жадным взглядом, старик принялся копаться в картонках. Руки у него дрожали.

Лившееся с улицы яркое солнце подсвечивало сзади точеную девичью фигурку, пронизывало полупрозрачную ткань юбки и очерчивало под ней линию стройных ног.

Однажды (а это случилось давно) мистер Рэннис заметил, что свет из открытой двери четко обрисовал сквозь одежду силуэт вошедшей женщины. С тех пор он предпочитал обходиться без освещения, поджидая в полутемной лавке очередную покупательницу. Приятные наблюдения приносили к тому же немалую экономию электричества, а оно, как известно, недешево.

Тем временем Мария начала терять терпение. Интересно, сколько времени может на нее пялиться этот старый похотливый козел?

Все окрестные девчонки знали о прозрачном экране мистера Рэнниса, хихикали и злословили над слабостями старика, но терпели липкие взгляды в надежде на бесплатное лакомство.

Несколько минут Мария молча наблюдала за трясущимся лавочником, не испытывая при этом ничего, кроме скуки, потом равнодушно отошла к другой витрине.

Мистер Рэннис поднял красное от напряжения лицо, выложил на прилавок плитку молочного шоколада, но как только девушка потянулась за ней, страстно вцепился в ее руку.

— Мария — ты самая красивая девушка в округе.

Она подавила вздох досады, но вырываться не стала, поскольку шоколадка все еще лежала на прилавке.

— Самая! Поверь, самая красивая.

Мистер Рэннис стиснул ее пальцы, потом разжал нежную девичью ладонь.

— И руки у тебя красивые. Очень красивые руки! Хотя... ты совсем еще ребенок.

Мария едва заметно поморщилась и быстро возразила:

— Я уже не ребенок. Мне вот-вот стукнет шестнадцать.

— Не может быть!

Старик искренне изумился. Как быстро в этих кварталах взрослеют девушки! Не успеешь оглянуться, как малышка выросла и выскочила замуж.

Мария самодовольно подтвердила:

— Точно. Осенью.

— Подозреваю, что все мальчики в школе сходят по тебе с ума.

Она неопределенно пожала плечами и покосилась на шоколадку.

— Наверное, они стараются зажать тебя в самом темном углу. А? Я прав?

Мария сделала недоуменное лицо:

— Что вы имеете в виду, мистер Рэннис?

— Ты прекрасно знаешь, плутовка.

— Нет, мистер Рэннис, не знаю. Если вам не трудно, объясните, пожалуйста.

Мария скромно потупила искрящиеся смехом дерзкие глаза. Старик положил шоколадку к себе в карман и отошел за прилавок подальше от входной двери.

— Иди сюда, Мария. Я объясню.

С привычной полуулыбкой на непроницаемом лице девушка медленно подошла к лавочнику.

— Я слушаю вас, мистер Рэннис.

Дрожащей рукой он неуверенно потянулся к белой блузке. Мария не шелохнулась.

— Неужели они не хотят потрогать тебя?

Теперь старик говорил прерывистым свистящим шепотом.

— Ведь хотят?

Она посмотрела сначала на застывшие в нескольких дюймах от нее старчески веснушчатые пальцы, потом прямо в потное, неподвижное лицо и наивно пропела:

— Где, мистер Рэннис?

Старик провел горячей ладонью по ее упруго подавшейся груди и тут же испуганно замер, но девушка спокойно улыбнулась:

— О! Конечно, мистер Рэннис. Все время хотят. Они словно взбесились из-за меня.

Ответ поразил старого лавочника.

— И ты разрешаешь?

С улыбающегося, нежного, почти детского личика на старика глянули откровенные глаза взрослой женщины.

— Когда как... В зависимости от настроения.

Мария сделала шаг назад и требовательно вытянула руку.

— Мою шоколадку, мистер Рэннис!

Словно завороженный, лавочник немедленно протянул плитку. В его негнувшихся пальцах продолжало жить ощущение мягкой упругости под белой блузкой.

— Мария, может быть, ты посмотришь, как выглядят задние комнаты после ремонта?

Не удостоив лавочника ни ответом, ни взглядом, она развернула шоколад и аккуратно откусила маленький кусочек.

Старик проглотил слюну.

— Если зайдешь туда на пару минут и будешь себя хорошо вести, я забуду про три доллара двадцать пять центов.

Его голос прерывался от возбуждения.

Задумчиво глядя на лавочника, девушка молча откусила еще кусочек, потом без единого слова направилась к выходу.

Мистер Рэннис взмолился:

— Мария! Не уходи. Я дам тебе денег.

Она неторопливо сняла с мраморной плиты оставшиеся сигареты и, словно не слыша старика, подошла к двери.

Он почти плакал:

— Мария! Я отдам тебе все, что захочешь. Останься.

Она обернулась уже с порога:

— Нет, мистер Рэннис. Я не для вас... Пока еще не для вас.

Девушка проговорила это вежливо и серьезно.

Последний раз вспыхнув золотом ее волос, погас свет за захлопнувшейся дверью. Все. В лавке стало темно и тихо. С трудом переставляя от усталости и огорчения ноги, старик скрылся в светло-зеленых комнатах.

 

2

Безудержное июньское солнце накалило улицы, превратив асфальт в липкое черное тесто. Белесые лучи отражались от бетонных плоскостей и горячими искрами осыпали измученных зноем прохожих.

На минуту Мария задержалась возле лавки, не решаясь выйти на солнцепек. Растягивая удовольствие, она медленно доела последнюю дольку шоколада, вытерла оберткой липкие пальцы и бросила в урну скомканную бумажку.

Город словно вымер. Только стайка потных ребятишек шумела неподалеку от перекрестка, да какая-то женщина вышла из свиной лавки Хокмейера и тяжело потащила в гору хозяйственную сумку. Проехавшее такси оставило на раскисшем асфальте голубоватый след.

Мария засунула сигареты в кошелек, шагнула на раскаленный тротуар и зажмурилась от слепящего солнечного света. Уже через минуту блузка прилипла к взмокшей спине, дышать стало нечем. На какое-то мгновение она даже пожалела, что не осталась в прохладной лавке.

Задыхаясь от зноя, девушка бесцельно побрела вверх по улице. В витрине одного из магазинов были выставлены часы. Они показывали три.

Мария задумалась: куда пойти?

Домой возвращаться не хотелось, но слоняться по солнцепеку мог только последний идиот. Если бы не пустой кошелек, она прекрасно провела бы время в кинотеатре на 86-ой улице. Там есть кондиционер. Заплати десять центов и прохлаждайся хоть целый день!

— Мария! Подожди, Мария!

Так и есть, это — Фрэнси Киган. Подружка.

— Привет, Фрэнси.

Мария остановилась, и запыхавшаяся от быстрой ходьбы Фрэнси догнала ее. Девушки пошли рядом.

Фрэнси было семнадцать лет, но выглядела она значительно старше то ли из-за тяжеловатой фигуры с пышной грудью и толстыми бедрами, то ли из-за сочетания черных волос с сиренево-голубыми глазами.

— Куда идешь, Мария?

— Домой, куда же еще... На улице можно расплавиться от этой проклятой жары.

Фрэнси огорченно протянула:

— Ну вот, а я думала, в кино пойдем...

Мария резко остановилась:

— Есть деньги?

— Нет.

— И у меня нет.

Девушки пошли дальше под возмущенное бормотание Фрэнси:

— Черт побери! Куда ни посмотришь, одни нищие.

Мария снисходительно улыбнулась. Несколько минут они брели молча, потом Фрэнси дернула подругу за руку.

— Послушай, у меня идея! Пошли к старикашке Рэннису. Может, подкинет какую-нибудь мелочь?

Мария покачала головой.

— Нет. Я только что оттуда.

— И?

Фрэнси от любопытства приоткрыла рот.

— Бесполезно. Одна шоколадка, да и ту еле выцарапала после просвечивания «рентгеном».

— Ну и?

— И все. Он еще хотел показать мне перекрашенные комнаты, но я не пошла. А денег не дал совсем... Слава богу, что хоть не требует свои три доллара с четвертью.

Некоторое время Фрэнси сосредоточенно размышляла, потом сменила тему:

— Слушай, угости шоколадкой.

Мария похлопала себя по животу.

— Поздно. Я ее съела.

— Черт! Не везет сегодня. Ну ладно, раз не предвидится ничего интересного, придется топать домой.

Она вытерла потное лицо рукавом своего ситцевого платья и уныло подытожила:

— Черт! Как жарко.

Мария не ответила. Они молча прошли еще полквартала, и Фрэнси лениво спросила:

— А кто у тебя дома?

— Да все, наверное. Мать уходит на работу в пять, а сейчас только три.

— И отчим пойдет на работу?

Глаза Марии потемнели от ненависти.

— Как бы не так! Его за уши не оттащишь от пива.

— А вообще-то он работает? Хоть иногда?

Мария резко рассмеялась:

— Зачем ему работать? Он не дурак. К его услугам три идиота и все пиво на свете. Пьет себе целый день и рыгает. Фу, гадина.

— А мать где работает?

— Где-то в центре. Уборщицей. Домой является ночью. Ужасно устает.

Фрэнси загадочно посмотрела на подругу:

— Твой отчим недавно остановил меня в коридоре. Как ты думаешь, зачем?

Мария холодно отрезала:

— Понятия не имею.

— Спрашивал о тебе.

— Что ему было нужно?

— Интересовался, как ты проводишь время. Про мальчиков. И всякое в этом роде...

Мария замедлила шаги.

— Да, меня он тоже все время спрашивает об этом. Что ты ему сказала?

— Ничего. Я ведь не сумасшедшая.

— Уф, слава богу! Знаешь, он ненавидит меня и цепляется к каждому пустяку.

— Знаю. Иногда мы слышим его крики.

Фрэнси жила этажом ниже.

— Он всегда кричит, я уже привыкла...

Они подошли к дому.

Все здания в этой части города соответствовали убогой архитектуре бедных кварталов и походили друг на друга, словно близнецы. Тот же грязно-бурый облицовочный камень, те же тусклые, давно не мытые окна, слепо уставившиеся на дорогу под ними, те же черные крыши.

Подружки остановились возле подъезда. Рядом с ним скособочился ржавый мусорный контейнер без крышки. Облезлая серая кошка прыгнула в него, подняв рой жирных мух, и принялась возиться в отбросах.

Девушки молча наблюдали за ней. Мария сморщила нос:

— Неужели у домоуправа не хватило ума в такую погоду накрыть помойку? Жуткая вонища!

Фрэнси кивнула, и они пошли к крыльцу. Девушки успели подняться на две ступеньки, когда с другой стороны улицы раздался пронзительный свист. Обе разом оглянулись — из биллиардной напротив их дома вышли трое парней. Один взмахнул рукой:

— Привет, Фрэнси! Кто эта блондинка?

Девушки обменялись быстрыми взглядами.

— Привет! Почему бы вам не подойти сюда и не выяснить это самим?

Парни остановились и несколько минут тихо переговаривались между собой.

Мария издали разглядывала их.

Того, кто окликнул Фрэнси, она несколько раз встречала на улице, хотя имени его не знала. Двух других видела впервые. Оба незнакомца были высокого роста, но в остальном резко отличались друг от друга. Один — блондин с голубыми глазами на мягком открытом лице, другой — темноволосый красавец с греческим профилем и ярким чувственным ртом.

Помахав на прощанье рукой, блондин направился в сторону 86-ой улицы, а его приятели не спеша подошли к девушкам.

Фрэнси поздоровалась с тем, кто жил по соседству:

— Привет, Джимми.

Джимми — худой парень с угреватым лицом и легким пучеглазием. Он улыбнулся, показав кривые белые зубы.

— Какая встреча! Что-то я давно не видел тебя, Фрэнси. Где ты скрывалась?

— Да я все тут... А ты?

Джимми неуверенно пожал плечами:

— Так и я все тут.

Потом быстро взглянул на приятеля:

— Что собираетесь делать, девочки?

Фрэнси ответила за обеих:

— Ничего особенного. Идем домой прятаться от жары.

— А мы с Россом как раз собираемся поехать искупаться. Хотите с нами?

Девушки переглянулись, и Фрэнси пояснила:

— Не выйдет, ведь купальники-то дома. Если мы за ними поднимемся, то вряд ли вернемся. Родители не отпустят.

Незнакомый парень рассмеялся, и смех оказался на удивление приятным. Он весело подмигнул:

— В том месте, куда мы едем, можно взять купальники напрокат.

Джимми пояснил:

— У Росса машина. Хотим махнуть на Кони-Айленд.

Мария чуть не подпрыгнула от радости:

— Чего же мы попусту теряем время?

Парень крепко взял ее руку и с вызовом посмотрел в лицо:

— Правильно, малышка. Мне нравятся решительные девушки. Они знают, чего хотят.

Мария ответила в том же тоне:

— Я хочу того, чего хочет мое тело. А ему сейчас очень жарко.

Парень усмехнулся:

— О, это мне подходит. Чем жарче, тем лучше.

Парень вел Марию за руку. Вторая пара шла следом. Джимми что-то шептал на ухо Фрэнси, она улыбалась и кивала головой.

Мария повернулась к своему спутнику:

— Ну, и где твоя машина?

— Недалеко. За углом. Меня зовут Росс Дрего. А тебя?

— Мария.

— Но ведь это — не полное имя.

Девушка пожала плечами:

— Мария Анна Флад.

Росс медленно повторил:

— Флад... Флад — это английское имя?

— Нет. Я полька, и по-польски фамилия звучит иначе.

Парень высокомерно ухмыльнулся:

— Могу себе представить!

Мария искоса глянула на него, но промолчала.

Молодые люди завернули за угол — перед ними сверкал блестящим капотом шикарный «Бьюик» с откидным верхом.

Театральным жестом Росс распахнул дверцу:

— Вот, девочки, ваш драндулет!

Несколько секунд Мария рассматривала машину, потом перевела взгляд на Росса, но с места не сдвинулась.

— Чего ты ждешь? Полезай!

Она решительно покачала головой:

— Нет. Машина не того типа. Слишком горячая.

Росс недоуменно развел руками:

— Какая есть... А что тебе, собственно, в ней не нравится?

— Я не собираюсь кататься на краденой машине. Мне и без того хватает проблем.

Росс расхохотался:

— На краденой! Ха-ха! Она моя!

Мария с сомнением оглядела парня.

— Интересно, где это ты получаешь такую шикарную зарплату? Наверное, твой друг потому и ушел, что побоялся влипнуть в историю.

— Это ты о Майке Кейесе? Просто он торопился на работу. У него отец — домоуправ, и Майк ему помогает.

Мария недоверчиво покачала головой:

— Не слишком убедительно... Из-за ее спины подал голос Джимми:

— Хватит базарить! Это его машина. Правда, его. Папаша подарил.

Мария отступила на шаг:

— Докажи!

Росс перестал улыбаться и смерил ее ледяным взглядом.

— Ты мне не веришь?

Девушка выдержала этот взгляд и, не повышая голоса, отчеканила:

— Я тебе верю, но рисковать не хочу. Одна девочка из нашего квартала доверяла парню, а теперь отдыхает за решеткой.

Смуглое лицо Росса побагровело от гнева:

— Вали отсюда, дешевка! Тысячи таких, как ты, мечтают прокатиться со мной. Только пальцем поманю, сразу прибегут!

Ничто не изменилось в безмятежно-непроницаемом лице Марии. Девушка повернулась и спокойно пошла прочь. Росс догнал ее уже возле угла.

— Подожди, Мария. Я докажу тебе, что это — моя машина.

Он достал из кармана бумажник и протянул девушке.

Мария осторожно взяла его, открыла и на секунду замерла — такой толстой пачки зелененьких ей не доводилось видеть ни разу в жизни. Здесь же лежали права и карточка водителя. На обоих документах девушка прочла одно и то же: Росс Дрего, Парк Авеню 987, Нью-Йорк. В графе «возраст» значилось: восемнадцать лет. Она молча закрыла бумажник.

— Теперь поедешь?

Вместо ответа девушка серьезно спросила:

— Почему не сделал этого с самого начала?

Росс виновато улыбнулся:

— Я страшно разозлился. Это, конечно, плохо. Прости меня.

Мария пристально смотрела в его глаза, пытаясь понять: кто он? Таких странных парней она еще не встречала. И хотя в Россе чувствовалась неискренность и даже жестокость, улыбка словно смывала все плохое с красивого смуглого лица. Мария улыбнулась в ответ и взяла Росса за руку:

— Пошли быстрей, а то нет сил торчать на жаре. Скорее бы в воду!

 

3

Росс подъехал к массивным железным воротам и посигналил. Мария огляделась.

— Какая это часть Кони-Айленда?

— Морские Ворота. Здесь у нас дом.

— Что значит — дом? Раздевалка?

Он снисходительно улыбнулся:

— Да нет, настоящий дом. Морские Ворота — район частных владений.

За решеткой показалось бесстрастное лицо привратника.

— Открывай, Джо.

— Приветствую вас, мистер Дрего.

Ворота плавно распахнулись, и машина бесшумно покатила по гладкой дороге. По обе стороны от нее на изумрудных лужайках уютно расположились разноцветные коттеджи. Над блестящими крышами шелестела прохладная листва высоких деревьев, в раскидистых ветвях звенели птицы. Все это напоминало декорацию к какому-нибудь шикарному фильму.

— Это — летняя дача. Когда отца держат в городе дела, нам приходится сидеть здесь.

Мария изумленно крутила головой:

— Боже! Живут же люди! Как в парке! Она обернулась к сидевшей сзади подруге:

— Правда, Фрэнси?

И Фрэнси, и Джимми завороженно таращились на это великолепие. Наконец Фрэнси выдавила:

— Наверное, здесь живут только миллионеры. Мария повернулась к Россу:

— Ты слышал?

— Ну.

— Это правда?

Не отрывая глаз от дороги, он отрицательно покачал головой:

— Нет.

— У твоего отца, должно быть, навалом деньжищ.

Росс свернул к одному из домов, остановился и выключил зажигание. Когда он повернулся к Марии, ее поразил тяжелый, недобрый взгляд этого парня:

— Какое тебе дело до моего отца? Вас сюда привез я, а не он.

Мария растерялась:

— В общем, конечно, никакого дела нет...

Росс мгновенно смягчился и уже с улыбкой ткнул пальцем куда-то в сторону:

— Кажется, вода сегодня классная!

Она посмотрела туда, куда показала его рука — совсем недалеко, сразу за белым пляжем ревел мощным накатом сияющий океан.

Росс выпрыгнул из машины и распахнул перед Марией дверцу:

— Пошли, выберешь купальник.

Большой двухэтажный дом был отделан деревом и окрашен снаружи в темно-зеленый цвет. Росс подвел их к крыльцу, достал из кармана ключ. Щелкнул замок.

Следом за ним Мария прошла сначала через роскошно обставленную гостиную, потом через столовую и начала подниматься по резной деревянной лестнице. Толстый мягкий ковер укрывал ступени и полностью заглушал шаги. Что-то подобное она видела в кино.

Как бы Росс ни прибеднялся, его предок — богач. Наверняка такое гнездышко стоит кучу зеленых.

Они остановились перед какой-то дверью.

— Комната моей сестры. Заходи, сейчас найдем тебе подходящий купальник.

Мария перешагнула порог и потрясение остановилась. За спиной сдавленно ахнула Фрэнси. Ни разу в жизни девушки не видели ничего подобного: от пола до потолка стены обтягивал тонкий блестящий розово-голубой сатин. В тон к нему были подобраны занавески, покрывала, большой пушистый ковер на полу и даже обивка странного длинного кресла возле кровати. Комната была обставлена дорогой мебелью густо-вишневого цвета. Росс кивнул сначала на шкаф:

— Купальники здесь.

Потом на какую-то дверь:

— Там — ванная. Мы ждем вас через десять минут.

Он пошел к застывшему у порога Джимми, тот был поражен всем этим богатством не меньше девушек, но храбрился:

— Может, девочкам понадобится наша помощь?

Фрэнси захихикала, и Джимми немедленно направился к ней. Его остановил голос Росса:

— Пошли, Джимми. Нам тоже надо переодеться.

Оба вышли, и когда за ними захлопнулась дверь, подружки переглянулись, Фрэнси твердо проговорила:

— Росс врет. Так могут жить только миллионеры.

Мария понизила голос до шепота:

— Миллионеры и рэкетиры.

Глаза Фрэнси стали совсем круглыми:

— Ты думаешь, что его старик...

Мария рассмеялась:

— Я думаю, что нам надо переодеться до их возвращения.

Она подошла к шкафу и открыла дверцу:

— Боже мой, Фрэнси! Ты только посмотри!

Фрэнси всплеснула руками:

— Гос-с-с-споди!

Других слов у нее не нашлось.

На специальных держалках висело десятка два самых разнообразных купальников. Фрэнси несмело протянула руку и погладила один:

— Мария, да это же чистая шерсть!

Но Мария была занята. Она успела снять юбку, блузку и уже расстегивала лифчик.

* * *
Беззвучно смеясь, Мария выбежала из воды. Следом мчался Росс.

— Не надо. Росс! У меня голова будет в песке.

Весело хохоча, он попытался поймать девушку за ногу:

— Не страшно! Голову можно помыть.

Мария увернулась, и парень шлепнулся на песок, но тут же в броске дотянулся до ее щиколотки. Теперь упала и она. Некоторое время оба не шевелились, успокаивая дыхание, потом Мария перевернулась на спину, подставила солнцу лицо, закрыла глаза:

— Хорошо. Как в сказке.

Росс не ответил. Опершись на локоть, он внимательно разглядывал ее лицо. Девушка медленно приподняла ресницы и поймала этот пристальный взгляд. Словно очнувшись. Росс встряхнул головой:

— Ты довольна?

— Еще спрашиваешь! Райское место.

— Ну что же, тогда все отлично. А Джимми и Фрэнси еще в воде.

Марии нравилась его быстрая, отрывистая речь. Она обвела взглядом пляж.

— И правильно делают. Вода — просто блеск.

— Почему же ты вышла так быстро?

— Хватит. Нельзя жадничать. К тому же, слишком много хорошего — тоже плохо. Я не могу позволить, чтобы все это меня испортило.

Мария вдруг посмотрела ему в глаза долгим, немигающим взглядом. Росс наклонил лицо прямо к ее лицу и медленно проговорил одеревеневшими, непослушными губами:

— Мне бы очень хотелось тебя испортить, и я могу себе это позволить.

— Ты уверен? А не боишься, что я слишком дорогое удовольствие?

— Не боюсь.

Он наклонился еще ниже, дотянулся до ярких полураскрытых губ и почувствовал нежное колеблющееся прикосновение ее языка к углам своего рта. У Росса перехватило дыхание. Он подложил руку под ее голову и закрыл глаза. Никто не целовал его так, как она...

А в это время Мария с любопытством следила за парнем, сравнивая его с другими своими знакомыми. Смешно, что со всеми ними во время поцелуя происходило одно и то же. Когда лицо приближалось, два глаза сливались в один. Потом закрывался и он. Пока что Росс не отличался от других — с глазом произошла обычная история.

Она почувствовала, как его рука спускает с плеча бретельку купальника, гладит кожу. Теплое, мягкое прикосновение неожиданно оказалось очень приятным. Другие причиняли ей только боль.

Росс тяжело дышал. Девушка провела рукой сначала по спине, потом по животу. Ого, он, оказывается, еще и сильный! Из-под горячей гладкой кожи отчетливо выступали округлые твердые мышцы. Ее рука легко соскользнула с мускулистого живота на плавки и погладила мокрую ткань — Росс напрягся, пытаясь вырваться, но другой рукой Мария крепко прижала его голову к своей груди и, скосив глаза, с улыбкой наблюдала за ним. Вот что она может сделать с любым мужчиной. Все они слабее ее, ив этой силе — главная прелесть женской судьбы.

Парень тяжело дышал, словно пробежал несколько миль.

Мария снова поцеловала его и прошептала:

— Росс...

Он несколько раз вздрогнул, плавки под ее рукой стали горячими, и в этот миг Мария прижалась к нему всем телом. Все прошло. Они затихли.

Сдерживая шумное дыхание. Росс отполз от девушки и уткнулся лицом в песок. Мария тихонько погладила его мокрые волосы:

— Росс, мальчик, ты — чудо.

Он медленно поднял красное от стыда лицо:

— Зачем ты это сделала?

Девушка улыбалась, как будто ничего не произошло.

— Я хотела доставить тебе удовольствие, милый.

Росс знал, что Мария моложе его, но сейчас чувствовал себя маленьким ребенком и почти плакал от пережитого унижения и своего бессилия перед ней. Он с трудом выговорил дергающимися губами:

— Не делай этого. Никогда.

Мария мягко переспросила:

— Разве тебе не понравилось, милый?

Росс боялся посмотреть в ее лицо, поэтому отвернулся и грубо буркнул:

— Нет.

Девушка безмятежно протянула:

— Не буду, милый.

Она села, перебирая рукой сверкающие золотые волосы. От всей ее фигуры исходила какая-то непонятная животная сила, и эта сила притягивала Росса. Он почувствовал, что не сможет ей противостоять.

С притворным огорчением Мария покачала головой:

— Я же говорила, что голова будет в песке. Так и есть. Сбегаю, ополосну волосы. Ты пойдешь?

Она легко вскочила и протянула ему обе руки.

— Иди вперед. Я сейчас...

Росс проводил Марию взглядом. И лишь когда она отплыла от берега, встал и быстро пересек пляж.

 

4

Незаметно подошел вечер. Небо побагровело и померкло. Отчаянно сопротивляясь неотвратимому наступлению темноты, раскаленный шар нехотя сползал в ту бездну, где нашли свой приют все прошлые дни и годы. От воды тянуло влажной прохладой. Мария привстала с подстеленного Россом пледа.

— Интересно, который теперь час?

Приоткрыв один глаз, он бросил взгляд на низкое солнце.

— Примерно без четверти шесть.

— Откуда ты знаешь?

Парень усмехнулся:

— Я, между прочим, бывший бойскаут.

Она рассмеялась и, словно невзначай, уронила руку на его колено.

— Как забавно! У меня никогда не было знакомых бойскаутов. Ты — первый.

Росс не шелохнулся, но девушка почувствовала, как напряглись под ладонью его мышцы, и тут же убрала руку.

— Извини, забыла.

— Ничего страшного, не извиняйся.

— Но ведь ты не любишь, когда я дотрагиваюсь до тебя. Он покачал головой.

— Да нет, просто не привык к такому...

— Значит, я тебе нравлюсь?

— Очень. С первого взгляда. Хотя взгляд этот был через грязное окно биллиардной.

Мария кокетливо рассмеялась:

— Честно?

Вопреки своей обычной манере. Росс ответил серьезно, без тени улыбки:

— Честно. Я просто обалдел, когда увидел тебя. Ты шла рядом с Фрэнси. После этого игра пошла насмарку, и Майк вчистую ободрал меня.

— Майк? Это тот блондин, который не захотел поехать с нами?

— Угу. Майк — ужасно деловой. Представляешь, он даже головы не поднял, когда я сказал ему о тебе.

Мария почувствовала себя уязвленной.

— Ну и что же ты сказал?

Росс ухмыльнулся:

— Я сказал: «Мама, купи мне эту игрушку».

Девушка шутливо толкнула его в бок:

— Ужасно остроумно!

— Хорошо, что с нами оказался Джимми. Если бы не он, я бы не смог с тобой познакомиться...

Мария не дала ему договорить, и Росса поразил ее язвительный тон:

— Да уж конечно, от того блондина помощи не дождешься.

— Зачем ты так? Майк в порядке, просто он слишком серьезный. Все время занимается — хочет стать юристом. А девушки его вообще не интересуют.

— Странно... Может, он еще маленький?

— Да нет. Майку семнадцать. Он на год моложе меня, хотя учимся мы в одном классе.

Мария передернула плечами. Она привыкла к тому, что все парни мгновенно влюблялись в нее, и вдруг... Какой-то «слишком серьезный» Майк?! Самолюбие ее было задето.

— Я уверена, что он и в подметки тебе не годится. Ведь ты такой милый.

Росс невесело усмехнулся:

— Спасибо. Все девушки, правда, думают иначе. Стоит им увидеть Майка, как у меня не остается никаких шансов.

— Ну, значит, твой Майк задавака и воображала. У-у, терпеть не могу самодовольных типов.

— Никакой он не задавака и вообще, что ты на него накинулась? Майк — простой парень и, по-моему, даже не замечает, как девчонки на него западают.

Мария зябко поежилась и равнодушно бросила:

— Да ну его! Меня он совершенно не интересует. Скажи лучше, где Фрэнси?

— Они давно ушли в дом. Фрэнси сказала, что ей холодно. Наверное, перекупалась.

Мария медленно встала и потянулась.

— Нам тоже пора. Действительно, прохладно.

Из-под полуопущенных ресниц Росс пристально рассматривал стоящую перед ним девушку. Интересно, сколько ей лет? Шестнадцать-семнадцать? Вряд ли больше, хотя выражение лица и фигура словно принадлежали не подростку, а зрелой женщине. Чистая, белая, тонкая кожа, высокие скулы, твердый подбородок, широкий, чувственный, растянутый в лукавой улыбке рот.

Вот она закинула за голову руки, и Росс увидел голубоватую кожу и пучки светлых волос подмышками. Влажный купальник слегка морщил на тонкой талии и туго обтягивал удивительно высокую грудь, широкие бедра, крепкий округлый зад. Мария легко повернулась на длинных ногах и улыбнулась Россу. Ей нравился восхищенный взгляд этого парня.

Неожиданно он спросил:

— Мария, сколько тебе лет?

— Угадай!

— Семнадцать?

Как всякая молоденькая девушка, Мария мечтала казаться старше, поэтому с готовностью подтвердила:

— Почти.

Росс скорчил свирепую гримасу, обхватил ее ноги и, повалив девушку на себя, грозно прорычал:

— Готова ли ты к поцелую, моя светловолосая красавица?

Их лица снова оказались рядом, и он отчетливо увидел, что улыбается только яркий рот, а глаза сохраняют обычное непроницаемое спокойствие. В тон ему Мария ответила:

— Всегда готова.

Ее слова оказались чистой правдой. Девушка прильнула к Россу таким нежным и долгим поцелуем, что у него закружилась голова. Усилием воли он оторвался от полураскрытых влажных губ. Зря стараешься, крошка. Теперь эти штучки не застанут его врасплох. И Росс постарался прижать Марию покрепче к себе, чтобы между их телами не осталось даже щелки для ее руки. Порадоваться своей находчивости он не успел — от нежного прикосновения легких пальцев к его щеке перехватило дыхание. Опять! Поняв, что проиграл, Росс разжал объятия и мрачно бросил в сторону:

— Пора собираться.

Без тени обиды или сожаления девушка спокойно поднялась и окинула парня насмешливым взглядом.

Он медленно свернул плед, крепко прижал сверток к животу, встал и, глядя себе под ноги, пошел с пляжа. Мария догнала его возле дома и, подстраиваясь под его широкий шаг, шутливо потянула плед:

— Что это ты там прячешь, милый?

Росс залился густой краской и уже открыл рот, собираясь осадить бесцеремонную девчонку, но она расхохоталась так весело и искренне, что ему тоже стало смешно.

Они вошли с заднего крыльца и спустились в небольшое полуподвальное помещение, оборудованное под душевую. Мария вошла первой и, прижав к губам палец, застыла на пороге:

— Тс-с, смотри — наши голубки.

Крепко обнявшись, на кушетке спала голая парочка. В первую минуту Росс растерялся, но пышные формы Фрэнси рядом с выпирающими ребрами и узенькими плечами Джимми выглядели так комично, что он едва не расхохотался во весь голос.

Посмеявшись себе в ладонь, Росс прошептал:

— Разбудим их?

Мария ехидно протянула:

— Ну зачем же? Бедняжки так устали.

На цыпочках они прокрались мимо спящих и вошли в холл.

Девушка огляделась:

— Послушай, как отсюда пройти в спальню? Я хочу переодеться.

Следом за ним Мария поднялась в сатиновую комнату.

— Можно принять душ?

Росс пожал плечами:

— Принимай, если не боишься холодной воды. Бойлер еще не включен.

— Не боюсь.

Она подхватила со стула одежду, закрыла за собой дверь, прислушалась: Росс прошел мимо ванной к выходу. Через пару секунд его шаги затихли где-то в коридоре. Только тогда Мария сняла купальник и огляделась. Боже, какое все белое и чистое!

Мария тщательно задернула занавеску, осторожно повернула кран. Из дырчатой головки душа полилась чуть теплая вода, но это нисколько не портило настроения. Наоборот, в холодной воде хотелось быстрее двигаться, жить! Жить... То, что ежедневно происходило у нее дома, вряд ли можно считать жизнью. Старая облупившаяся ванна стояла прямо на кухне, а туалет размещался в коридоре. Душа не было вовсе, хотя его-то Мария очень любила. Да, жить надо вот так: красиво и удобно.

Неожиданно для себя, она принялась что-то негромко напевать, потом с сожалением выключила душ, отдернула занавеску, одной ногой вылезла из ванны...

Прямо перед ней с банной простыней в руках стоял Росс. Он радостно улыбался:

— Я подумал, что тебе это пригодится.

Мария не шевельнулась.

— Как ты вошел?

Улыбка тихо соскользнула с его лица.

— В ванную два входа — из комнаты сестры и оттуда, из моей. Возьми, вытрись. Я слышал, что блондинки легко простужаются.

Мария завернулась в полотенце и холодно бросила:

— Благодарю.

Росс растерялся:

— Послушай, ты ведь не сердишься? Нет?

Она отрезала:

— Ненавижу, когда за мной подглядывают.

Парень притянул ее к себе и попытался поцеловать:

— Ну-ну, не дуйся. Тебе это не идет. Я пошутил.

Мария отвернула лицо, и его губы ткнулись в мокрую щеку.

— Глупо пошутил. Выйди, мне надо одеться.

Даже через толстую влажную ткань Росс почувствовал нежное тепло девичьего тела, и ему снова захотелось пережить то острое ощущение, которое он испытал на пляже. Но сейчас все будет иначе — так, как захочет Росс. Из головы не шли лежащие в обнимку, голые Джимми и Фрэнси. Он прижал Марию к груди, прямо к бешено колотящемуся сердцу:

— Неужели ты думаешь, что сможешь уехать просто так?

Она молча посмотрела на парня холодным, почти враждебным взглядом. Росс хотел ее поцеловать, однако девушка неприязненно отстранилась. С трудом подавляя бешенство, он придавил Марию к стене и прохрипел в лицо:

— Хватит ломаться! Я тебя только для этого сюда и привез.

Мария не ответила. С застывшего лица на Росса в упор смотрели бесстрашные темные глаза, но парень уже ничего не замечал. Тупое упрямство строптивой девчонки только подогревало его нетерпение. Он попытался сорвать полотенце, но и это не удалось: Мария так крепко вцепилась в его край, что побелели костяшки пальцев. И тут отказали тормоза. Таившаяся в самой глубине его существа неведомая злая сила вдруг вырвалась наружу, наполнив Росса радостью свободы и власти над другим человеком. Он легко поднял руку и наотмашь ударил Марию по лицу:

— Ложись, ****! Чего тянешь? Фрэнси сказала, что ты даешь.

Девушка вжалась в стену и словно окаменела... На розовой щеке белели следы его пальцев. Через минуту слабая улыбка раздвинула ее губы и, опустив глаза, Мария томно прошептала:

— Милый...

Росс самодовольно ухмыльнулся: давно бы так. Все они одинаковы, эти малолетние дешевки — упираются, набивают себе цену, а как только объяснишь по-свойски, кто хозяин, сразу становятся шелковыми.

Росс решительно сдернул с нее полотенце, но тут же согнулся пополам, ослепленный адской болью. Он слишком поздно заметил быстрое, коварное движение ее колена и не успел увернуться от резкого удара в пах. Еще не понимая, что произошло, Росс попытался удержаться на ногах, но потом качнулся и упал. Скорчившись на холодном кафеле и шаря рукой по полу в поисках опоры, он простонал белыми губами:

— Мария! Боже, Мария...

Еще минуту она бесстрастно наблюдала за беспомощными движениями Росса, потом перешагнула через него и сгребла со стула свою одежду. Он почувствовал, как потянуло сквозняком из двери и, пересиливая боль, открыл глаза. Мария стояла на пороге.

— Ты ошибся. Росс. Для этого надо было приводить сюда не меня, а Фрэнси.

Боль стихла, но он боялся шевелиться.

— Я хотел тебя, Мария. Ты мне нравишься...

Она ответила спокойно, словно вразумляя ребенка:

— Запомни: я делаю только то, что считаю возможным для себя, а это — невозможно. За какого сорта девушку ты меня принимаешь?

Дверь закрылась, он остался один. Перед глазами, как в кино, промелькнуло радостное лицо вылезающей из ванны Марии. Боль вернулась и, обращаясь к холодной плитке под его щекой, он простонал:

— Мария! Какого ты сорта девушка?

5

Он открыл глаза, увидел ранние тихие звезды за окном и с удивлением обнаружил, что лежит в своей комнате. Вокруг — темно и тихо. Росс повернулся на мягко прогнувшейся кровати и рукой запутался в одеяле. Интересно, когда он успел им укрыться?

Ожившая боль в паху вернула Росса к тому моменту, когда он с трудом поднялся с пола и по стенке дотащился до постели.

— Тебе лучше?

Росс узнал голос Марии, но, повернув голову, увидел только огонек сигареты. Светящееся пятнышко по дуге поднялось вверх, вспыхнуло и, тлея, опустилось на прежнее место.

Росс неприязненно поморщился: похоже, одеяло положила она. Скажите, какая заботливая!

— Росс, хочешь затянуться?

— Да, если позволишь.

Он услышал осторожные шаги, увидел движущийся силуэт на фоне синеющего окна, потом почувствовал, как прогнулась под ее тяжестью кровать. Мария села на краешек, осторожно вложила в его руку сигарету. Росс глубоко затянулся.

— Который час?

— Около девяти.

От второй затяжки он окончательно проснулся.

— А где остальные? Все еще внизу?

— Нет. Когда мы втроем поднялись сюда и увидели тебя на постели, Фрэнси ужасно испугалась. Они уехали домой.

— И Джимми?

— Да.

Росс замолчал, с горечью размышляя о сбежавшем друге. Впрочем, Джимми никогда им не был. Вот Майк — совсем другое дело, Майк никогда бы так не поступил. Росс не успел как следует обдумать поведение Джимми и Майка, потому что в голову неожиданно пришла мысль, от которой прошиб холодный пот:

— Ты, конечно, им все уже доложила?

— Нет. Зачем? Это их не касается.

— И что же они тогда подумали?

— Я сказала, что тебе стало плохо и что ты, наверное, заболел. Они поверили.

Росса захлестнула обида на Джимми и Фрэнси. Они поверили, что с ним случилось что-то плохое, и все равно удрали! Бросили, А если бы понадобилась их помощь?

Кровать качнулась, словно Мария беззвучно рассмеялась. Росс насторожился. Минуту он напряженно вглядывался в темноту, пытаясь увидеть лицо девушки, потом включил ночник.

Мария сидела совершенно неподвижно. Светлые волосы она гладко зачесала назад и стянула на затылке тонкой лентой.

Лицо — без намека на улыбку, ярко накрашенные губы плотно сжаты.

— Почему ты не уехала вместе с ними?

Она не ответила.

— Могла бы не оставаться.

Мария по-прежнему молчала.

— Ну, отвечай! Язык проглотила?

Ее бесстрастное лицо оставалось неподвижным, лишь сверкнули темные глаза:

— Ты привез меня, ты и отвезешь обратно.

Росс криво ухмыльнулся:

— Еще чего! После всего я должен тебя везти? Перебьешься!

Девушка молча смотрела на него каким-то странным взглядом. Вообще, Росс заметил, что ее огромные глаза живут отдельно от Марии своей жизнью и иногда будто бы что-то говорят. Что именно — он не понимал.

— Ты меня поняла? Проваливай.

Тяжело вздохнув, девушка встала с кровати, подошла к стулу в дальнем углу комнаты и взяла свою крошечную сумочку. На Росса она больше не взглянула. Возле порога ее догнал оклик:

— Мария!

Она медленно обернулась:

— Что еще?

— Ты куда?

На нелепый вопрос она ответила тем ровным бесстрастным голосом, каким учителя младших классов разговаривают со своими учениками:

— Домой. Ведь с тобой уже все в порядке.

— А у тебя есть деньги на такси?

Мария равнодушно пожала плечами:

— Есть.

Она не успела сделать и шага, как, привстав с кровати. Росс выхватил из ее рук злополучную сумочку:

— Интересно, откуда у тебя деньги? Фрэнси сказала, что у вас с ней нет ни цента.

На одеяло вывалилась расческа, дешевая губная помада, спички и две мятные сигареты. Денег не было.

Мария равнодушно стояла рядом, словно обыскивали не ее, а кого-то другого, потом спокойно бросила:

— Твой бумажник я положила под подушку. Проверь.

Совершенно сбитый с толку Росс достал бумажник, рывком раскрыл его — зелененькие лежали на прежнем месте. И вот тут Россу стало стыдно. Он с удовольствием провалился бы сквозь землю, если бы это было возможно.

— Я могу забрать свои вещи? Мне пора. Уже поздно.

Он перевел взгляд с бумажника на разбросанное по кровати убогое содержимое сумочки, вынул десятидолларовую бумажку и протянул Марии:

— Возьми. Это — на такси.

— Спасибо. Мне ничего от тебя не нужно.

Девушка повернулась и исчезла за дверью. Собираясь кинуться вдогонку, Росс выпрыгнул из-под одеяла и только тут выяснил, что Мария заботливо сняла с него мокрые плавки и„ теперь он стоит посреди комнаты в чем мать родила. Времени на одевание не было и, завернувшись в покрывало, парень выбежал в холл:

— Мария! Мария, подожди!

Впопыхах он наступил на край своего странного одеяния и едва не скатился с лестницы. Мария уже успела спуститься вниз и вопросительно обернулась на голос. Минуту она недоуменно наблюдала за его поединком с покрывалом, потом звонко расхохоталась:

— Посмотри на себя, Росс! Посмотри! Ты похож на привидение.

Росс растерянно повернулся к зеркалу — из него дико таращило глаза бледное, всклокоченное существо в белом саване.

Росс улыбнулся, потом рассмеялся, потом, хохоча во все горло, крикнул:

— Подожди меня, Мария! Я отвезу тебя домой.

* * *
Мария попросила высадить ее за квартал до своего дома.

— Не стоит подъезжать ближе. Наверняка отчим сидит у окна.

Он молча остановил машину и, обойдя ее, открыл перед девушкой дверцу. Некоторое время они молча стояли на тротуаре, потом Мария протянула руку:

— До свиданья, Росс. Благодарю за прекрасную прогулку.

Это было сказано так просто и искренне, что у Росса словно камень свалился с души. Он нежно пожал ее руку.

— Я смогу тебя увидеть еще, Мария?

— Если хочешь.

— Очень хочу.

Росс поднял ногу, собираясь поставить ее на подножку, и тут же съежился — снова напомнила о себе резкая боль в паху.

Мария, конечно же, заметила это.

— Росс, я не хотела бить тебя так сильно.

— Мне не на кого обижаться — сам виноват.

Она заторопилась:

— Пора идти, а то старик взбесится.

— Скажи, какой у вас номер?

Мария недоуменно смотрела на него, явно не понимая, о чем идет речь.

— Я бы хотел тебе позвонить...

— А, ты о телефоне! Так у нас его нет.

Теперь недоумевал Росс:

— Вообще нет телефона? А как же мне связаться с тобой?

— Если хочешь, позвони в кондитерскую мистера Рэнниса напротив биллиардной. Обычно я бываю там в три часа.

— Можно позвонить завтра?

— Можно. Спокойной ночи. Росс.

— Спокойной ночи, Мария.

Росс смотрел, как она шла по темной улице к дому и любовался ее легкой, уверенной походкой. В гордой посадке высоко поднятой головы угадывалось врожденное достоинство. Да, это — хозяйка жизни.

Через несколько минут девушка подошла к своему подъезду, поднялась на крыльцо. Стихло цоканье невысоких каблучков.

Росс сел в машину и медленно поехал по опустевшей улице. Возле биллиардной он остановился. В окнах еще горел свет.

Опершись на кий, возле стола стоял Джимми. Он вполголоса что-то рассказывал окружившим его ребятам и был настолько поглощен этим, что не заметил подошедшего сзади приятеля. Росса поразила та особая интонация, какая обычно сопровождала похабные анекдоты.

— ... как хорек. Росс валялся на кровати. В отключке. Можно было подумать, что ему открутили башку. Моя девушка говорит: «Надо сматываться, пока не нагрянула полиция». А та, другая — ни в какую — нельзя его бросать одного, и все. Ну, мы смылись, а она осталась караулить своего...

Над столом повисло напряженное молчание — ребята заметили Росса.

Джимми почувствовал что-то неладное и быстро обернулся. Последние слова застряли у него в горле, лицо сначала растерянно вытянулось, потом исказилось жалкой улыбкой:

— А, Росс! Как ты себя чувствуешь, дружище? Отлично мы сегодня повеселились, правда?

Лицо Росса побелело от ярости. Он с трудом разжал челюсти и медленно проговорил:

— Трусливый ублюдок! Шакал, почему ты убежал?

Каждое слово жгло Джимми, как тяжелая капля расплавленного металла.

— Росс, послушай, я все тебе объясню. Фрэнси испугалась и решила ехать домой. Мне пришлось ее проводить. А с тобой осталась Мария. Она сказала, что ни за что тебя не оставит.

Росс медленно обошел стол.

Предчувствуя дальнейший ход беседы, ребята молча отошли в угол биллиардной подальше от Росса и Джимми.

— А если бы я действительно тяжело заболел? Если бы мне понадобилась помощь, а рядом осталась только слабая девчонка?

Лицо Джимми кривила натянутая улыбка, но в глазах загорелся животный страх:

— Эта девушка не такая слабая, как кажется, и вполне могла бы тебе помочь. Ты согласен со мной. Росс? Я уверен, что она прекрасно справилась бы...

Тяжелый удар опрокинул тщедушного Джимми на стол. Некоторое время он лежал неподвижно, потом приподнялся и неожиданно ткнул Росса кием в лицо. Тот озверел и, прежде чем кто-нибудь из ребят успел вмешаться, набросился на приятеля с кулаками. Джимми не сопротивлялся. Через несколько секунд кий выпал из его ослабевшей руки, нос и рот превратились в кровавое месиво, а сам он медленно опустился на пол.

На миг Росс отступил от упавшего парня, однако новая волна ярости захлестнула его и, подняв с пола кий, он изо всей силы ударил Джимми в пах:

— Трус! Предатель! Подонок!

Ребята кинулись к Россу, с трудом оттащили его от визжащего Джимми. Кий с треском переломился пополам. Кто-то крикнул:

— Росс, остановись! Ты же убьешь его!

Росс уже ничего не соображал. Словно издали, он услышал, как хлопнула входная дверь, но не повернулся на стук, а лишь крепче сжал в руке расщепленный обломок кия. В груди бушевала и искала выхода дикая, жгучая ярость.

— Неплохая идея!

Размахнувшись, Росс занес над Джимми острую деревяшку, но в этот момент кто-то помешал удару, обхватив сзади его плечи.

— Отпустите меня! Я убью эту сволочь.

Знакомый голос спокойно сказал над самым ухом:

— Успокойся, Росс. Хватит скандалить.

Эти негромкие слова подействовали на Росса, как холодный душ. Он обмяк и тяжело выдохнул:

— Я уже в норме, Майк. Отпусти меня.

Могучие объятия разжались. Не глядя по сторонам. Росс направился к выходу. Возле двери он остановился перед побелевшим от страха хозяином биллиардной, бросил на стол крупную купюру:

— В уплату за причиненный ущерб.

Бедный человек не произнес ни слова.

Росс вышел на улицу, сел в машину, закрыл глаза. Его била нервная дрожь. Вскоре хлопнула дверь, захрустел песок на дорожку. С закрытыми глазами Росс узнал шаги своего друга и, вяло шевеля языком, попросил:

— Майк, отвези меня домой. Я ужасно устал.

Открылась и закрылась передняя дверца. Росс слышал, как чиркнула спичка, потом Майк сунул ему в рот сигарету:

— Затянись. Вовремя я заглянул туда. Весь вечер у меня было предчувствие, что с тобой что-то случилось.

Росс слабо улыбнулся:

— И здесь прикрываешь меня?

Когда они играли в футбол, Росс неизменно был нападающим, а его друг — полузащитником.

Майк усмехнулся:

— Конечно, ведь мы с тобой давние друзья.

Он включил зажигание:

— Что произошло? Еще минута, и ты бы его прикончил.

Росс начал объяснять:

— Все дело в этой девушке...

Неожиданно Майк переспросил:

— Та блондинка, на которую ты облизывался?

— Да. Знаешь, она...

Росс хотел рассказать сегодняшнюю историю, но Майк почему-то снова его перебил:

— Я думал, ты умнее.

Росс вопросительно посмотрел на друга:

— Ты о чем?

Майк закурил:

— О том, что ни одна девушка на свете не стоит никаких неприятностей.

Машина плавно тронулась с места. Росс не ответил. Ему стало ясно, что Майк ничего не понял. Или не захотел понять? Дело вовсе не в Марии... А может быть, именно в ней?

Росс повернулся к Майку — тот сосредоточенно следил за дорогой и ни о чем постороннем уже не говорил. Вообще, он всегда все делал аккуратно, не допуская ни малейшей ошибки. Именно поэтому Майк в игре прикрывал Росса и никогда не вел мяч сам. Он не любил рисковать, и это было его недостатком, его бедой. Сейчас Майк не захотел понять друга, но Росс не сомневался: Мария ему понравится. Обязательно.

 

6

В подъезде было темно, пахло кошками. Сверху доносился надсадный детский плач. Мария торопливо застучала каблучками по ступенькам, и чем ближе подходила к своей квартире, тем громче становился крик. Плакал ее маленький братишка. Из-под двери на грязную лестничную площадку выбивалась тусклая полоска электрического света.

Минуту-другую Мария нерешительно топталась у двери, потом шагнула через порог и, жмурясь, остановилась у входа. Крик младенца резал уши.

В глубине коридора скрипнули под тяжелыми шагами половицы — отчим. Как всегда, без рубашки. Жесткие черные спиральки волос топорщились на бочкообразной груди, вываливались из выреза растянутой хлопчатобумажной майки. Мятые брюки не сходились на животе и держались только на жирных ляжках. Отчим молча сверлил Марию недобрым взглядом заплывших темных глаз. Она кивнула в сторону спальни:

— Почему Питер плачет?

Вместо ответа отчим прорычал:

— Где ты шлялась?

— Ездила купаться в Кони-Айленд.

Он выразительно посмотрел на часы:

— До половины одиннадцатого ночи?

Мария пожала плечами:

— Оттуда долго добираться.

Она попыталась проскользнуть в спальню, но отчим схватил ее за руку и резко повернул к себе:

— А предупредить мать ты, конечно, не догадалась? Ей вредно волноваться. Она и так себя неважно чувствует.

Мария смерила его холодным взглядом:

— Не тебе говорить о ее здоровье. Если бы ты пошел работать, мать чувствовала бы себя намного лучше, по крайней мере, не вкалывала бы из последних сил.

Одутловатое лицо отчима побагровело от гнева. Он замахнулся, однако тут же опустил руку и злобно выругался по-польски:

— У-у, курва проклятая!

Мария презрительно ухмыльнулась:

— Ну, ударь! Ударь. Что же ты? Струсил, алкаш? Попробуй тронуть меня хоть одним пальцем, и мать вышвырнет тебя, как тряпку.

Он обескураженно пробормотал:

— Если бы я не был другом твоего отца, давно бы плюнул на тебя: делай что хочешь.

— Не смей трогать отца! Он заботился о семье, а не валялся с утра до ночи, задрав ноги, и не тратил последние деньги на пиво.

Похоже, Мария попала в больное место — теперь оправдывался отчим:

— Когда мы поженились, твоя мать взяла с меня обещание никогда не работать на высоте. Она сказала, что не хочет потерять и второго мужа.

Несколько мгновений Мария в упор смотрела в его лицо прямым беспощадным взглядом, потом жестко проговорила:

— Ты видел, как падал отец. Скажи честно, дома тебя держит не какое-то там обещание, а страх. Обыкновенный страх.

Он отвел глаза и мрачно буркнул:

— Питер плачет... Пойди посмотри, что ему нужно.

Отчим проводил девушку тяжелым взглядом, быстро достал из холодильника запотевшую банку пива, открыл и двумя жадными глотками опорожнил ее. Золотистая жидкость выплеснулась на небритые щеки, потекла с подбородка на майку. Пустая жестянка полетела в пакет для мусора. Захмелевший мужчина опустился на стул, тупо уставился в какую-то точку перед собой.

**** она, эта девчонка. ****, и только. Никакого сладу с ней нет. Как бешеная. И все от того, что он женился на ее матери.

Ребенок больше не кричал, дом затих. В отяжелевшей голове шевелились воспоминания. Когда все это началось? Года три назад? Да, через месяц после того, как отец Марии сорвался с лесов. С двадцать третьего этажа. Не глядя себе под ноги. Генри спокойно шагнул туда, где должны лежать перекрытия... А их не было. На короткий миг он застыл, попытался ухватиться за друга, отчаянно вскрикнул: «Питер!», но тут же камнем понесся к земле. Питер глянул вниз: сверкая на ярком солнце, развевались золотые волосы Генри, а сам он все кувыркался, кувыркался в воздухе... Следом за ним плавно снижалась слетевшая с его головы шапка.

Пиво подступило к горлу. Опять эта проклятая тошнота! Питер задержал дыхание, громко рыгнул и проглотил слюну. Фу, отлегло.

Глядя на Марию, он всякий раз видел перед собой весельчака Генри. Те же золотые волосы, высокие скулы, тот же красивый твердый рот. Даже походка напоминала отцовскую: уверенная и легкая, как у кошки.

Да, а ровно через месяц после похорон он пришел сюда свататься к Кэтти — вдове погибшего друга. По этому случаю Питер надел выходной костюм, в котором ходил на воскресные службы, и купил в соседней лавке коробку самых свежих, самых дорогих шоколадных конфет. Он поднялся по лестнице на второй этаж и, робея, постучал в дверь. Негромкий голос Кэтти спросил:

— Кто там?

Питер откашлялся:

— Это я...

За дверью прошелестели быстрые легкие шаги. Щелкнул замок — перед ним стояла золотоволосая девчонка. Широко открытыми глазами она оглядела праздничный костюм гостя и удивленно протянула:

— Добрый день, дядя Питер.

Он натужно улыбнулся, обежал взглядом коридор и кухню, но Кэтти нигде не было видно. На кухонном столе валялись иголки, нитки, какие-то белые лоскута.

— Привет, Мария. А где мама?

— Одевается.

Девочка посторонилась.

— Да вы входите, дядя Питер.

Он неуклюже перешагнул через порог и протянул подарок.

— Вот. Это конфеты.

Мария чинно приняла подарок и водрузила его на стол рядом с шитьем.

— Спасибо. Мама велела проводить вас в гостиную.

Питер взмок от смущения. Он стащил с головы шляпу и теперь крутил ее в руках, переминаясь с ноги на ногу.

— Не стоит беспокоиться... Мне и на кухне неплохо.

Девочка важно покачала головой:

— Но мама сказала, что я должна проводить вас в гостиную...

Не проронив больше ни слова и не оглянувшись на гостя, она исчезла в неосвещенном коридоре. Питер двинулся следом. Светлая фигурка, словно танцуя, легко скользила в темноте. Питер прибавил шагу, однако тут же споткнулся о какой-то выступ. Мария остановилась, и он почувствовал ее руку на своем плече.

— Держитесь за меня, дядя Питер. А то еще упадете... Я этот коридор знаю наизусть. Могу по нему пройти с закрытыми глазами. Правда, могу.

Питер сжал в потном кулаке маленькую теплую ладонь и, неуверенно ступая, словно слепой, пошел за девочкой. Через несколько шагов Мария остановилась.

— Пришли. Постойте, я зажгу свет.

Девочка отошла в сторону и через секунду щелкнула выключателем. В первое мгновение Питер зажмурился, а когда открыл глаза, замер от неожиданности: лампа за спиной Марии высветила сквозь полупрозрачную ткань контуры тонкого, изящно выточенного тела. Под платьем на девочке не было ничего. Словно завороженный, Питер не сводил с нее глаз. Мария перехватила этот взгляд и лукаво улыбнулась:

— Вы разглядываете мое новое платье, дядя Питер? Правда, красивое? Мама как раз дошила его перед вашим приходом.

Не отрываясь от «платья», Питер поспешно кивнул:

— Да, очень красивое.

Девочка гордо подняла голову: платье понравилось папиному другу, но отходить от лампы она не торопилась и, красуясь перед Питером, повернулась другим боком:

— В этом году я кончаю подготовительную школу.

— Знаю. Генри, то есть... твой отец говорил об этом. Вообще, он очень гордился тобой.

Искрящиеся глаза погасли. Питеру показалось, что Мария вот-вот разрыдается, но она ненадолго замолчала и медленно отошла от лампы.

— В следующем году я пойду в среднюю школу.

С деланным удивлением Питер развел руками:

— Ну и дела! Кто бы мог подумать — уже в среднюю школу. А мне казалось, что ты все еще ребенок.

По-видимому, фальшивый тон задел Марию. Она посмотрела на мужчину снизу вверх и отрезала:

— Я не ребенок. Мне почти тринадцать.

Питеру не хотелось спорить. К тому же две минуты назад он увидел собственными глазами, что девочка сформировалась не погодам рано, поэтому с готовностью подтвердил:

— Да, ты уже выросла.

Марии, однако, ответ показался недостаточно искренним.

— Дядя Питер, можно мне поблагодарить вас за чудесные конфеты и... поцеловать? Ведь вы считаете меня не совсем взрослой, поэтому ничего неприличного в этом не будет.

Питер растерялся, покраснел и окончательно смял за спиной шляпу.

— Наклонитесь, дядя Питер.

В тонком голоске прозвучали повелительные ноты:

— Наклонитесь, а то я не могу до вас дотянуться.

Питер покорно нагнул голову, подставив девочке щеку, однако Мария крепко обхватила руками его шею и поцеловала в губы.

О, это был поцелуй не ребенка, а маленькой женщины. На миг Питер замер. Опомнившись, попытался оттолкнуть прильнувшую к нему девочку, но случайно дотронулся до ее груди и так поспешно отдернул руку, словно схватил раскаленную сковородку. Мария отступила на шаг и насмешливо протянула:

— Спасибо за конфеты, дядя Питер.

Он медленно выпрямился:

— Кушай на здоровье.

Девочка спокойно подошла к двери и уже от порога спросила:

— Теперь вы убедились, что я не ребенок?

Питер обескураженно вздохнул:

— Да-а...

Мария гордо вздернула нос, вприпрыжку помчалась по коридору. Из кухни донесся ее ликующий крик:

— Мама! Мама, дядя Питер принес нам коробку конфет!

Питер облегченно перевел дух: слава Богу, ушла. В памяти всплыли слова, сказанные Генри всего за несколько дней до смерти: «Ну и девчонка растет! Вот увидишь, через пару лет парни станут гоняться за ней, как кобели за точной сучкой». Питер тогда сокрушенно покачал головой: ах, Генри-Генри, да ты совсем слепой. Наверняка от парней нет отбоя уже сейчас.

Он вытянул перед собой руку — пальцы еще хранили упругое прикосновение к маленькой груди, и от этого Питер чувствовал необычное беспокойство. Наконец пришла Кэтти. Она сразу заметила, что друг ее покойного мужа выглядит довольно странно и ведет себя, как нашкодивший мальчишка: прячет глаза, краснеет, но не придала этому никакого значения.

Улыбнувшись старому знакомому, она по-мужски протянула руку. Хозяйка и гость обменялись крепкими рукопожатиями.

— Питер, ты балуешь нас. Не следовало бы приносить конфеты. Они такие дорогие...

Питер удержал ее ладонь в своей:

— Мне хотелось вас чем-нибудь порадовать.

Кэтти мягко забрала руку и опустилась на стул.

— Присаживайся, Питер.

Бросив на женщину оценивающий взгляд, он сел напротив.

Видная... С пышной фигурой... Одним словом, настоящая полька. Не то, что эти тощие американки. Морят-морят себя диетой, пока совсем не высохнут. Посмотреть не на что — спички. Вот Кэтти — другое дело. А как стряпает! Пальчики оближешь.

Питер вспомнил изумительные сэндвичи, которые Кэтти давала мужу на завтрак. Питер жевал заветренную колбасу, приготовленную ему неряшливой квартирной хозяйкой и завидовал Генри. Да, завидовал... Тогда он говорил другу, что женился бы на такой, как Кэтти. Но где ее найти? Генри смеялся и называл Питера разборчивым женихом. Напрасно ты смеялся. Генри... Твоему другу давно нравилась твоя жена, но этого никто не замечал.

Хозяйка прервала неловкое молчание:

— Хочешь, я сварю свежий кофе?

— Не беспокойся. Мне неловко тебя затруднять.

— Ну какие же в этом трудности?

Они снова замолчали. Через несколько минут Кэтти спросила по-польски:

— Тебе понравилось новое платье Марии?

— Да, очень. Знаешь, девочка стала совсем взрослой. Настоящая барышня.

— В пятницу у нее выпускной вечер.

— Генри часто говорил о Марии.

Кэтти сдавленно всхлипнула и отвернулась.

Слезы стекали со щек на стиснутые под подбородком руки.

— Извини, я не хотел.

— Никак не могу поверить... забыть. На меня сейчас столько всего навалилось! Не знаю, что и делать. Раньше все решал Генри. Я жила, как за каменной стеной.

Питер встал, еще раз с ног до головы оглядел Кэтти. Вот она — настоящая женщина с его родины. Знает свое место. В Польше все решают мужчины, не то что здесь — в Америке. Такая жена ему подходит. В голове у Питера появилась неожиданная мысль, и он торжественно соврал:

— Кэтти, я должен тебе кое-что сказать. Генри просил меня позаботиться о вас с Марией, если... если с ним что-нибудь случится.

Слезы высохли так же быстро, как и появились. Кэтти изумленно смотрела на гостя.

— Генри просил? Это правда?

Он молча кивнул.

— Так вот почему ты приходишь к нам каждую неделю.

Питер еле слышно выдавал:

— Сначала поэтому, но теперь...

Кэтти опустила глаза:

— А теперь?

— Чтобы увидеть тебя.

Как постылые оковы, с Питера слетела привычная робость. Рядом с Кэтти он чувствовал себя решительным и смелым.

— Поверь, я хочу сделать вас счастливыми. И тебя, и Марию. В комнате стало тихо. Кэтти долго молчала, потом положила свою ладонь на его руку:

— Спасибо тебе за все. Ты очень добр к нам.

Они перешли на прибранную кухню, где переодевшаяся в домашнее платье Мария готовила уроки. На столе рядом с учебниками стояла полупустая коробка. Девочка улыбнулась перепачканным в шоколаде ртом.

— Классные конфеты, дядя Питер.

— Я рад, что угодил.

Кэтти сварила душистый кофе, а когда разливала его по чашкам, будто невзначай, спросила:

— Мария, ну как тебе нравится дядя Питер в роли отца?

Девочка замерла, потом недоуменно покосилась на гостя:

— Что ты этим хочешь сказать, мама? Я не понимаю.

Кэтти радостно улыбнулась:

— Я хочу сказать, что мы с дядей Питером собираемся пожениться.

Неожиданно Мария вскочила.

Коробка перевернулась, конфеты посыпались на пол.

— Нет!

В этом крике было столько боли, что опешившие взрослые молча уставились друг на друга. Девочка заплакала, и мать попыталась ее успокоить:

— Мария, ты не знаешь, как трудно женщине жить одной. Когда-нибудь ты поймешь, что рядом всегда должен быть мужчина, который возьмет на себя все заботы.

Мария захлебывалась слезами:

— Не надо, мамочка. Прошу тебя. Разве нам плохо вдвоем? Ведь мы справляемся.

Она вытерла руками мокрое лицо и горестно выдохнула:

— Никто не сможет занять папино место.

Кэтти ласково погладила Марию по растрепавшимся волосам:

— Никто и не собирается его занимать, глупышка. Просто дядя Питер очень любит нас и хочет заботиться о тебе и обо мне.

Лицо девочки передернула гримаса ожесточения:

— Неправда! Неужели ты поверила этому жалкому, грязному, потному... этому ничтожному человечку? Он обманул тебя! Посмотри, какой он черный! Отец был другим!

В голосе Кэтти зазвенел металл:

— Мария, не смей грубить своему новому отцу!

— Он мне не отец! И никогда им не будет.

Мария повернулась и, хлопнув дверью, выбежала из кухни.

Питер и Кэтти остались молча сидеть за столом.

Он подумал: да-а, штучка! Дикарка. Ну, ничего, пара трепок, и станет шелковой. Придется заняться ее воспитанием сразу после свадьбы. Хорошая дрессировка и не таких обламывала.

Кэтти обошла стол, положила руку на его плечо:

— Не расстраивайся, Питер. Мария плохо себя чувствует. Вчера у нее начались первые месячные. Ты ведь знаешь, какими нервными бывают в это время девочки. Вот увидишь, все будет хорошо.

 

7

Прохладные утренние лучи прорвались в узкую щель между домами и осветили убогую обстановку небольшой квартирки.

Тихонько отворив дверь, Кэтти заглянула в детскую. Личико спящей Марии казалось мягким и беспомощным, как у маленького ребенка, а тихое дыхание — почти незаметным. Кэтти знала свою дочь именно такой — прелестной доброй девочкой. И вот теперь... что-то разрушилось, что-то сломалось.

Она на цыпочках подошла к колыбельке сына, осторожно ощупала ребенка. К удивлению, пеленки были сухими, но от прикосновения малыш зашевелился и несколько раз пискнул. Кэтти быстро посмотрела на дочь — так и есть, Мария проснулась.

— Доброе утро, мама.

Кэтти обиженно поджала губы. Вчера дочка заставила ее поволноваться, явившись домой в одиннадцатом часу ночи.

Мария отбросила одеяло и потянулась. Оказалось, что она спала совершенно голой. Некоторое время Кэтти завороженно рассматривала удивительно белую кожу на груди дочери, неестественно белую в сравнении с густым загаром плеч, потом стыдливо отвернулась:

— Мария! Сейчас же оденься! Сколько раз говорила, чтобы ты не ложилась в постель без одежды! Это безнравственно!

— Но, мама, сейчас даже без одежды жарко спать! Как в пекле. Да и кто меня может увидеть?

— Может увидеть или нет — какая разница? Запомни, спать голой просто неприлично. Так ведут себя только животные.

Девушка молча поднялась, достала из комода и нехотя надела пижамную куртку. Наряд едва доставал ей до бедер, однако Марию это совершенно не смущало. Она подошла к матери и чмокнула ее в щеку.

— Не сердись, мамочка.

Кэтти попыталась сурово нахмурить брови, но в конце концов не выдержала и улыбнулась:

— Не подлизывайся, лиса. Я знаю твои фокусы.

Беззаботно рассмеявшись, Мария потерлась щекой о материнское плечо.

— А я вчера ездила на пляж. Видишь, какой загар.

— Вижу-вижу.

Кэтти открыла рот, чтобы выспросить подробности, но дочь ее опередила.

— Представляешь, у друзей Фрэнси дом в Кони-Айленде, в Морских Воротах.

Эти слова буквально потрясли Кэтти. Она всплеснула руками:

— О! Морские Ворота! Такой богатый район! Родители этой подружки, видать, очень богатые.

— Да, у них куча денег. А в Нью-Йорке они живут на Парк Авеню.

Мария предпочла не уточнять, кто именно живет в Кони-Айленде: подружка или друг. К счастью, в этот момент заплакал ребенок, и разговор сам собой прервался. Вынув малыша из колыбельки, Кэтти прижала его к груди и поверх пушистой головки строго посмотрела на дочь:

— Все равно ты поступила скверно. Прежде чем куда-нибудь ехать, девочка твоего возраста должна зайти домой и предупредить родителей. Я ужасно волновалась.

— Не было ни секунды, мам. Мы рванули сразу после школы.

— Ну хорошо... А почему ты явилась так поздно?

Кэтти положила младенца в постель, перепеленала.

— Пришлось остаться на ужин...

Кэтти скользнула взглядом по оживленному лицу Марии:

— Больше никогда не делай так. Отец так волновался. Мы оба...

Девушка перестала улыбаться, в глазах появился недобрый блеск:

— Зачем это я ему понадобилась? Пиво кончилось, что ли?

— Мария! Разве можно говорить такие гадости о своем отце?

Девушка спокойно подошла к шкафу, достала вытертый халатик, накинула на плечи, потом повернулась к матери и отчеканила:

— Он — не мой отец. Запомни.

Кэтти тяжело вздохнула:

— Ну что ты все время твердишь: не мой отец, не мой отец. Питер любит нас и мечтает подружиться с тобой. Разве он виноват в том, что ты ни разу не захотела с ним поговорить по-человечески?

Мария словно оглохла. Она молча взяла с комода зубную щетку и на ходу бросила матери:

— Отдохни. Я сама приготовлю Питеру еду.

На кухне девушка налила в кастрюльку воды, поставила туда бутылочку с молоком и водрузила все это на плиту. За несколько минут умылась и с теплой бутылочкой вернулась в детскую.

Мать поднялась с постели.

— Покорми Питера, ладно? И быстрее иди завтракать, а то опоздаешь в школу.

Кэтти вышла. Мария наклонилась к малышу, показала ему бутылочку и ласково пропела:

— Ну, хочешь кушать, Питер? Хочешь? Конечно, хочешь.

В темных глазенках вспыхнул огонек осмысленного выражения. Пухлые ручки потянулись к бутылочке, слюнявый ротик растянулся в беззубой улыбке.

— Ты мой хорошенький...

Надев на бутылочку соску, она сунула ее ребенку. Маленький Питер радостно хрюкнул, сжал резинку голыми деснами и сосредоточенно зачмокал.

Мария внимательно оглядела малыша:

— А ну-ка скажи, свалишься ты отсюда или нет, пока сестра будет одеваться? Я думаю, не свалишься.

Девушка погладила младенца по мягкому животику, достала из шкафа одежду, скинула пижамную куртку. Мурлыча под нос модную песенку, натянула трусики и уже взяла лифчик, но тут почувствовала на себе чей-то липкий взгляд и опустила руку. Медленно подняла глаза к висящему перед ней зеркалу. В тусклом стекле отражалась открытая дверь детской, часть кухни и сидящий возле стола отчим. Он жадно разглядывал девушку. Мария презрительно ухмыльнулась, не торопясь надела лифчик, потом подошла к двери и смерила отчима ненавидящим взглядом. Захлопнула дверь.

Брат и сестра закончили свои дела одновременно: девушка оделась, а младенец высосал положенное ему на завтрак молоко. С малышом на руках Мария вышла из детской. Отчима на кухне уже не было. Девушка отдала ребенка матери и села за стол. Перед ней стояла мисочка с неаппетитной слизистой массой.

— Опять овсянка?

— Между прочим, тебе овсянка очень полезна. Ешь.

Мария уныло сунула ложку в липкое варево. Больше всего ей сейчас хотелось курить, но при матери она этого делать не решалась. Придется потерпеть.

— Спасибо, я не голодна.

На кухню ввалился отчим — обрюзгший и раздраженный. Еще с порога он принялся отчитывать падчерицу:

— Что, овсянка слишком проста для твоего изысканного вкуса? Еще бы — плебейская еда. Может быть, ты предпочла бы яичницу с ветчиной?

Мария бросила на него враждебный взгляд.

— Честно говоря, я предпочла бы именно это.

Отчим неуклюже плюхнулся на стул, повернулся к Кэтти и прорычал:

— Каково, а? Поди, стыдится, что мы бедны и не трескаем по утрам яичницу с ветчиной?

Глаза девушки потемнели от гнева:

— А мы не были бы так бедны, если бы ты перестал лакать свое пиво и пошел зарабатывать деньги.

Питер обиженно вздохнул и заныл, обращаясь будто бы только к жене:

— Вот чего в ней нет, так это уважения к своим родителям. Одни оскорбления! Оно и понятно: где ей набраться чему-нибудь путному, если она шляется по ночам неизвестно с кем.

Мария вскинула голову:

— Своих родителей я уважаю! Но не тебя.

Кэтти хлопнула ладонью по столу:

— Мария! Замолчи!

Девушка раздраженно подвинула к себе миску:

— Пусть он не цепляется ко мне.

Пытаясь успокоиться, попробовала проглотить пресную холодную кашу. Отложила ложку. Кэтти не унималась.

— Отец прав. Ты не имеешь права ему грубить. Он заботится о тебе...

— Враки!

Мария вскочила из-за стола, грязная ложка свалилась на пол.

— Он заботится только об одном человеке — о самом себе. И больше ни о ком. Если бы твой замечательный муженек был мужчиной хоть наполовину, он ни за что не позволил бы тебе работать ночами. Да пойми же наконец — он пиявка. Пиявка!

Кэтти вскинула руку. Звонко хлопнула пощечина. Еще не осознав происшедшего, девушка прижала ладонь к пунцовой щеке. Минуту в кухне стояла мертвая тишина, потом Мария с ужасом выдохнула:

— Ты ударила... меня?

С трудом сдерживая рыдания, Кэтти попыталась говорить твердо, но голос дрожал:

— Да, чтобы научить уважать родителей.

Широко открытые глаза дочери наполнились слезами, и Кэтти умоляюще протянула к ней руки:

— Мария! Мария...

Девушка не заплакала и словно окаменела. Она посмотрела на мать холодно, отстраненно, будто видела впервые, потом отодвинулась, как отодвигаются от чужого человека.

— Мария!

— Извини, мама. Мне очень жаль.

Мария повернулась и тихо вышла из кухни, потом из квартиры. Хлопнула входная дверь.

Кэтти поняла, сердцем почувствовала, что дочь ушла от нее навсегда. Давясь рыданиями, она повернулась к мужу:

— Что я наделала! О, господи, что я натворила! Бедная моя девочка!

Питер не шелохнулся, будто весь этот крик не имел к нему никакого отношения. Он был спокоен, и только недобрая улыбка выдавала его торжество.

— Ты поступила правильно, Кэтти. Давно бы так.

Она перестала плакать.

— Думаешь, это поможет?

Питер глубокомысленно надул щеки:

— Да, конечно.

Кэтти внимательно посмотрела на Питера... В голове забрезжила слабая догадка, но как раз в эту минуту закричал ребенок. Она прижала к себе плачущего сынишку и застыла, глядя в одну точку. Ее раздирали сомнения.

О, как хотелось поверить в то, что она справедливо наказала Марию, в то, что другого выхода не было и ничего страшного не произошло, И чем больше Кэтти убеждала себя во всем этом, тем больнее ныло сердце от тяжелого предчувствия: случилось непоправимое.

 

8

Мария вошла в лавку как раз в тот момент, когда в будке возле входной двери зазвонил телефон.

— Не беспокойтесь, мистер Рэннис, я подойду. Это звонят мне.

Она сняла трубку, прикрыла ее ладонью:

— Алло.

Голос Росса спросил:

— Мария, это ты?

— Да.

Голос потеплел.

— Привет! Чем занимаешься?

— Ничем.

— Я собираюсь махнуть в Риверсайд Драйв. Там прохладно. Хочешь прокатиться?

— Хочу.

— Тогда я заеду за тобой прямо сейчас.

— Нет...

Мария задумалась:

— Мне надо переодеться. И вообще, давай встретимся где-нибудь в другом месте. Подальше от моего дома.

— Если хочешь, приходи в гараж на восемьдесят третьей улице между. Парк Авеню и Лексингтон Авеню.

— Хорошо. Я постараюсь там быть через полчаса. Привет.

— Пока.

В трубке послышался щелчок, потом короткие гудки. Мария вышла из будки. Подозрительно сощурив глаза, возле двери торчал мистер Рэннис.

— Кто звонил?

— Так, один приятель.

Он взял девушку за руку:

— Мария, хочешь шоколадку?

— Нет, спасибо.

Она хотела высвободиться, но старик еще крепче сжал пальцы:

— Про деньги я тебе сегодня не напоминаю.

Мария улыбнулась:

— И правильно делаете — у меня сегодня ни цента. И вообще, мне пора. Мать ждет.

Девушка вырвалась из цепкой клешни мистера Рэнниса и в два прыжка оказалась на пороге. Он едва успел крикнуть вдогонку:

— Мария, если захочешь чего-нибудь вкусного, сразу скажи. Все будет твое.

С улицы донесся веселый голосок:

— Спасибо, мистер Рэннис. Я запомню ваши слова.

Возле подъезда девушка столкнулась с выходившей из дома матерью, и Кэтти невольно засмотрелась на сверкающие под солнцем золотые волосы Марии.

— Здравствуй, дочка.

— Здравствуй, мама.

— Как дела в школе?

— Нормально.

— Что у тебя нового?

— А чего ты ждешь?

— Да нет, я просто спросила...

Кэтти хотела сказать, что сожалеет о случившемся, что за завтраком произошло ужасное недоразумение, но язык почему-то не слушался.

Мария, как ни в чем ни бывало, перевела разговор на другое:

— Куда ты идешь?

— Хочу пройтись по магазинам.

Кэтти солгала. Она собиралась идти к врачу, но говорить об этом дочери боялась, и на то были свои причины.

— Мария, а какие у тебя планы?

— Переоденусь и пойду к подруге. Заниматься.

— Постарайся не шуметь — малыш только что заснул.

— Хорошо.

Мария резко повернулась и, не сказав больше ни слова, вошла в подъезд. Поднявшись на свой этаж, она осторожно открыла дверь. В квартире стояла сонная тишина. Девушка на цыпочках подошла к гостиной — отчим, как всегда, дремал у раскрытого окна. Голова с разинутым ртом свесилась набок, возле ног валялась раскрытая газета.

Мария тихонько прошла в свою комнату. Раскинув пухлые лапки, уютно сопел в кроватке малыш. Она быстро сбросила с себя влажную от пота блузку и пошла на кухню. Там сняла лифчик, аккуратно повесила его на спинку стула, потом приоткрыла водопроводный кран. С тихим звоном в раковину ударила тоненькая струйка холодной воды. Через две минуты Мария смыла с себя мыло, наощупь нашла на гвозде полотенце. На растирание груди и плеч ушла еще минута. Не оборачиваясь, девушка потянулась за лифчиком — на спинке стула его не было. Голос отчима заставил ее вздрогнуть:

— Он упал, и мне пришлось его поднять. Возьми, Мария. Вот...

Поежившись под пристальным взглядом, девушка прикрыла грудь руками.

— Ну, спасибо. Выручил. Видно, он упал с таким грохотом, что ты, бедный, проснулся.

Питер улыбнулся, словно не заметил ее язвительного тона:

— Когда мы были совсем молодыми и жили у себя на родине, твоя мать была точно такой, как ты сейчас.

Мария ехидно прищурилась:

— А ты-то откуда знаешь, какой была моя мать? Она о тебе тогда и слыхом не слыхала.

Девушка решительно направилась в комнату, однако, отчим преградил ей дорогу:

— Мария, почему ты меня не любишь?

Она посмотрела в его оплывшее лицо прямым холодным взглядом:

— Я не могу видеть тебя... дома.

Питер неправильно понял эти слова:

— А если я пойду работать? Тогда ты полюбишь меня?

Мария пожала плечами:

— Не знаю. Все может быть.

— И мы станем друзьями?

Он притянул ее к себе и попытался поцеловать, но девушка вырвалась из липких рук и убежала.

Дверь за ней захлопнулась. Питер вытер потное лицо. В висках билась кровь. Ишь, сучонка! «Может быть»... Когда-нибудь у него лопнет терпение, и он покажет этой мерзавке!

Тяжело отдуваясь, Питер дотащился до холодильника и вынул очередную банку пива.

* * *
Кэтти сидела на длинной скамье возле кабинета врача, терпеливо ожидая своей очереди. Молодая сестра за деревянной стойкой сосредоточенно перебирала медицинские карты и время от времени вызывала пациенток. Легкость, с какой она выкрикивала любые, даже самые невероятные фамилии, не оставляла сомнений в ее опытности. Наконец Кэтти услышала:

— Миссис Мартине, кабинет номер четыре. Миссис Ритчик, кабинет номер пять.

Кэтти и ее соседка по лавке одновременно поднялись и, словно подбадривая друг друга, обменялись быстрыми улыбками. Женщина первой подошла к стойке, взяла свою карту. Через минуту она скрылась в кабинете номер четыре.

Кэтти обратилась к сестре:

— Я — миссис Ритчик.

Девушка скользнула по ней равнодушным взглядом:

— Первый визит?

Кэтти покачала головой:

— Нет, я уже была здесь... Когда родился Питер.

Сестра нетерпеливо тряхнула головой: господи, до чего люди бестолковы!

— Я спрашиваю, вы уже сдавали анализы?

— Нет.

Сестра сунула руку под стойку, вынула пузырек с широким горлом:

— Соберите мочу и отдайте доктору. Вот ваша карта.

Кэтти взяла бумажки, пузырек и вошла в кабинет номер пять. Там никого не было. Она разделась, аккуратно сложила одежду, присела на краешек табуретки. Ждать пришлось долго. Кэтти потеряла счет времени, когда с блокнотом в руках вошла ученица медсестры. Совсем молоденькая, почти девочка. Она задала миссис Ритчик множество вопросов, старательно записала ответы и, вырвав листок, ободряюще улыбнулась:

— Сейчас с вами побеседует доктор.

Примерно через полчаса в сопровождении двух ассистентов появился врач. Он пробежал глазами написанное в листке:

— Миссис Ритчик?

— Да, доктор.

— Меня зовут доктор Блек. Вы знаете срок своей беременности?

— Примерно... Месяц или два.

Безалаберные больные всегда вызывали в докторе непреодолимую досаду, однако он подавил раздражение.

— Ложитесь. Я осмотрю вас.

Она безропотно влезла на никелированное акушерское кресло. Лежать на нем было страшно неудобно, к тому же лампочка под потолком светила прямо в глаза, однако Кэтти воспринимала все это как нечто совершенно естественное.

Осмотр закончился быстро. Врач принялся объяснять своим помощникам:

— Кесарево сечение в анамнезе. Несколько месяцев назад... Фаллопиевы трубы... Сужение... Придется снова.

Потом он обратился к Кэтти:

— Как случилось, что вы снова беременны, миссис Ритчик? Ведь мы предупреждали вас о недопустимости подобной ситуации, поскольку беременность ставит под угрозу вашу жизнь.

Она молча пожала плечами. Как случилось? Да так, очень просто. Ведь мужчины ничего не хотят понимать.

Доктор отвернулся к умывальнику и заученно проговорил:

— В вашем положении полезен свежий воздух, солнечные ванны и активный отдых. В пищу необходимо включить высококалорийные продукты, молоко, фруктовые соки. Воздержитесь от половых сношений хотя бы в течение ближайших двух месяцев.

Доктор заранее знал тщетность своих рекомендаций. Он вытер руки, написал что-то на листке бумаги.

— Возьмите рецепт. Будете принимать в течение месяца, а потом придете ко мне.

Кэтти подняла на него затравленный взгляд:

— Доктор, когда родится ребенок?

— Ваш ребенок сам никогда не родится. Нам придется его вынимать.

— А когда вы будете его вынимать?

— В конце ноября или начале декабря.

— Спасибо.

Врач повернулся и вышел. Вслед за ним ушли его помощники. Кэтти медленно слезла с кресла, взяла одежду. Ноябрь или декабрь... Значит, она сможет работать до самого октября. Не так уж плохо.

В эту минуту один из ассистентов вернулся за пузырьком с мочой:

— Не огорчайтесь, миссис Ритчик. Все будет в порядке.

Она слабо улыбнулась:

— Спасибо.

Дверь снова закрылась. Кэтти оделась, вышла из кабинета, заплатила сестре 50 центов за осмотр. И все это время она размышляла о том, как сказать Марии про беременность, какие найти слова, чтобы причинить ей меньше боли. Дочка считает Питера врагом, и это известие будет для нее новым ударом.

В аптеке пришлось немного подождать, и снова Кэтти попыталась представить разговор с Марией, но ни одна спасительная мысль так и не пришла ей в голову. Наконец, она получила лекарство, равнодушно положила его в карман. Медленно вышла на улицу. Над крышами невысоких домов в конце квартала парил тонкий шпиль церкви Святого Августина. Священник отец Янович слыл мудрым человеком, и Кэтти решила сходить к нему. Уж он-то подскажет, как ей быть.

 

9

Обхватив руками тонкие колени, Мария сидела на еще теплой от дневного зноя траве: Ветерок шевелил легкие волосы.

Стемнело. Мимо несла погасшую воду река Гудзон. На другом, уже почти невидимом берегу дрожали далекие огни.

Девушка прервала молчание неожиданными словами:

— Мне нужно подыскать работу на лето.

Росс лениво перевернулся со спины на бок:

— Зачем?

— Деньги нужны... Мой старик не любит работать, зато любит пить пиво. Мать надрывается ночами, но на это, сам понимаешь, не проживешь.

— А какая тебе нужна работа?

— Не знаю... Наверное, в какой-нибудь конторе.

Росс расхохотался. Мария передернула плечами:

— Что в этом смешного?

— А то, что в конторе ты заработаешь от силы восемь долларов в неделю. Сумасшедшие деньги!

— Но это лучше, чем ничего. Целых восемь долларов!

Разговоры о работе надоели Россу в собственном доме: сестра постоянно собиралась куда-нибудь устроиться, но всякий раз у нее до этого не доходили руки, поэтому он недоверчиво переспросил:

— Ты что, серьезно?

— Да. У меня нет выхода.

Росс сорвал травинку, задумчиво ее разжевал. Сейчас эта девушка ему напомнила Майка. Чем? Каким-то не по возрасту разумным отношением к деньгам.

Неожиданно в его голове мелькнула интересная мысль:

— Слушай, Мария, ты умеешь танцевать?

— Естественно.

— Я имею в виду, не двигать ногами, а красиво танцевать.

— Умею, а что?

Росс вскочил и протянул ей руку:

— Вставай, поедем в одно место.

Они быстро пошли к машине. На ходу отряхивая брюки, Росс бросил загадочную фразу:

— Посмотрим, что из этого получится.

* * *
На облупленных стенах крошечного фойе висели фотографии нескольких девушек с одинаковыми, якобы завлекающими улыбками. Под ними можно было прочесть: «Приходи и потанцуй со мной. Всего за 10 центов». Сверху сюда долетали приглушенные звуки плохо сыгранного оркестра.

Все это нисколько не смущало Росса, и он повел Марию по скрипучей лестнице вверх. С каждой ступенькой музыка становилась громче. Наверху, в будочке, пожилой мужчина продавал билеты. Другой возле двери в зал пропускал по ним посетителей. Танцзал представлял собой низкое длинное помещение. В тусклом электрическом свете на затертом полу шаркали ногами несколько пар. Оркестр закончил очередную мелодию, и пары медленно растеклись по углам. Вдоль окрашенных грязно-синей масляной краской стен поодиночке сидели разномастные девушки.

Завидев Росса, все они принимались кокетливо улыбаться, однако тут же делали равнодушные лица — рядом с ним шла Мария.

Справа возле длинной стойки сгрудилось несколько незастеленных столов. Росс подвел Марию к одному из них, заказал для себя пиво, для нее — коку. В эту минуту оркестр заиграл медленный фокстрот.

— Ты готова показать себя?

Мария сверкнула своей загадочной улыбкой:

— Как всегда.

— Потанцуем?

Он обнял девушку и уверенно повел ее в танце. Мария двигалась так легко, словно была частью его тела. Несомненно, Бог дал ей редкую пластичность и отменное чувство ритма.

Когда они, разгоряченные, вернулись к столику и Росс отпил из стакана, Мария лукаво улыбнулась:

— Ну как? Я тебе понравилась?

Он неохотно признал:

— Танцуешь ты, конечно, классно. Кто тебя научил?

— Никто. Сама научилась.

Понизив голос. Росс доверительно сообщил:

— Девушки здесь зарабатывают от двадцати до пятидесяти долларов в неделю.

Мария с сомнением переспросила:

— Только танцами?

Он замялся:

— Почти.

Мария принялась размышлять вслух:

— Только танцами можно заработать не больше двадцати. Так?

Росс молча кивнул. Она отпила коку.

— Ты хочешь сказать, что эти двадцать долларов платят только за танцы и ничего больше не надо делать?

Росс снова кивнул. Мария задумчиво потягивала коку. Пожалуй, она нашла отличный способ зарабатывать деньги. Несложный и даже приятный.

— Росс, послушай, двадцать долларов — целый капитал!

От этих простодушных восторгов Росс почувствовал непереносимое отвращение к самому себе. Резко отодвинув стакан, он швырнул на стол деньги:

— Пошли отсюда! Тебе здесь нечего делать.

Мария молча поднялась. Неожиданно за се спиной раздался громкий возглас:

— Эй, Росс! Куда ты пропал? Давненько тебя не было видно.

Возле столика стоял высокий седоволосый мужчина. Поигрывая недобрыми глазами, он улыбался Марии.

— Можешь не объяснять. Я все понял. После такой красотки мои девочки для тебя недостаточно хороши. Разве не так?

Мария улыбнулась в ответ и перевела взгляд на Росса — в его глазах застыли колючие льдинки.

— Привет, Джокер.

— Познакомь меня с твоей очаровательной подругой.

Мгновение Росс колебался, потом нехотя выдавил:

— Джокер Мартин. Мария Флад.

Мартина отличал неприятный резкий голос:

— Выпьем, молодые люди. Я угощаю.

Росс взял Марию за руку:

— Спасибо, Джокер. Нам пора.

Мартин обратился к девушке:

— Юная леди, я не видел этого парня четыре месяца. Уговорите его остаться. Мы опрокинем по рюмочке и перебросимся парой слов. Это не займет много времени.

Мария покраснела от удовольствия, слова Мартина были ей почему-то приятны. Оказывается, седоволосый решил, что она может влиять на Росса.

Прервал молчание сам Росс:

— Ну хорошо, Джокер. Только недолго.

Мужчины заказали пиво, Мария — еще одну коку. Джокер окинул девушку бесцеремонным взглядом:

— Милая крошка, вы увели от меня одного из лучших клиентов, и за это я должен вас возненавидеть. Но теперь, когда мы познакомились, мне остается только похвалить Росса за прекрасный выбор.

Росс пояснил:

— Джокер — хозяин этого заведения. Он всегда думает только о деньгах.

Мария усмехнулась:

— А кто о них не думает?

Приятель Росса рассмеялся, фамильярно хлопнул ее по плечу:

— Молодец. Смышленая девочка. Ведь мы с вами не так богаты, как наш друг. Вы ищете работу?

Мария пристально посмотрела на Джокера — он оказался обладателем не только неприятного голоса, но и неприятного, цепкого взгляда.

Росс не дал ей ответить:

— Нет. Она еще учится в школе.

Мария промолчала, и в ту же секунду Джокер потерял к ней интерес. Он зашептал Россу:

— Я рад тебя видеть. Мы тут кое-что организовали.

— Неужели удалось?

— Да. Появились солидные связи. Сам понимаешь, без них — никуда. В общем, дело налажено. Клиентура постоянная, случайности исключены. Ставки большие. В дальнем зале.

Глаза Росса возбужденно заблестели:

— Может быть, загляну через пару дней.

— Приходи.

Джокер подмигнул приятелю:

— И приводи с собой юную леди — на счастье. Я всегда буду ей рад.

Польщенная Мария одарила его радостной улыбкой:

— Спасибо, мистер Джокер.

Молодые люди встали из-за стола, хозяин довел их до двери.

— Спасибо, что заехал. Росс. Не забывай нас.

Музыка очередного танца проводила их по лестнице до самого выхода и потом потерялась в уличном шуме.

Росс включил зажигание:

— Куда теперь?

— Не знаю. Куда хочешь.

Он искоса посмотрел на сидящую рядом девушку. Вздернув упрямый подбородок, она смотрела в темное стекло перед собой. На непроницаемом лице нельзя было угадать ни одной мысли.

— Мария, может, заедем ко мне? Перекусим.

— А твои предки разрешат?

— Они сегодня уехали на дачу. Дома никого нет.

Девушка решительно кивнула головой:

— Ладно, поехали.

* * *
Привратник поднял голову:

— Добрый вечер, мистер Дрего.

Лифтер открыл дверцу:

— Добрый вечер, мистер Дрего.

Пока они поднимались на двенадцатый этаж, Росс искал в кармане ключ. Молча открыл дверь квартиры напротив лифта, пропустил Марию вперед, потом вошел сам. Так же молча захлопнул дверь и хотел включить свет, но Мария остановила его:

— Не надо, милый... За весь вечер ты меня ни разу не поцеловал.

Он не ответил.

— Ты сердишься? Наверное, я сделала что-нибудь не так? Скажи.

Росс сокрушенно покачал головой. Да, он сердился. Но не на Марию, а на себя. Сердился за то, что привез ее в этот гадюшник — танцзал «Золотое сияние». Ему показалось, что там Мария найдет себе неплохую работу. О Господи, как это могло прийти в голову! Своими руками он чуть было не столкнул девчонку в пасть акулам, которые из таких вот глупышек делают отпетых шлюх.

Мария обняла Росса за шею, нежно провела губами по щеке:

— Ну, не дуйся. Хорошо?

Он прислонился к двери, прижал девушку к себе и с поцелуем выдохнул:

— Хорошо.

* * *
Сэндвичи получились на редкость удачными, а кофе — ароматным. Оказалось, что Мария прекрасно готовит.

На большом подносе Росс отнес все в гостиную, и они поели, сидя прямо на диване. После ужина Мария откинулась на спинку дивана. Радио наигрывало какую-то тихую мелодию, на ковре под торшером лежал круг мягкого желтоватого света. В комнате висел уютный полумрак.

— Господи, как хорошо! Знаешь, я ужасно хотела есть.

Росс улыбнулся, закурил. Она протянула руку:

— Дай и мне.

От глубокой затяжки чуть-чуть закружилась голова. Мария закрыла глаза.

— Какой ты счастливый!

— Почему это я счастливый?

— Если бы ты видел мой дом, то не спрашивал бы. Ваша квартира высоко, и вы не слышите шума. От него можно сойти с ума. И запахов с помойки у вас тоже нет.

Росс не знал, что сказать, поэтому молча отнес на кухню пустой поднос из-под сэндвичей. Когда через несколько минут он вернулся в гостиную, Мария спокойно спала.

Росс тихонько опустился на диван рядом с ней и некоторое время смотрел, как поднимается и опускается от ровного дыхания ее блузка, потом прошептал:

— Мария... Мария!

Она открыла сонные глаза:

— Прости, я задремала... Который час?

— Почти десять.

Она резко села:

— Почти десять! Мне пора.

Росс схватил ее за плечи:

— Подожди, Мария! Скажи, я тебе нравлюсь?

Она встала, сверху посмотрела в его молящее лицо:

— Конечно, нравишься. Ты — самый милый из них...

Росс раздраженно вскочил:

— Я не об этом!

Он с силой притянул девушку к себе:

— Я хочу тебя. Безумно хочу. А ты?

На мгновение Мария затихла в его объятиях, потом осторожно высвободилась:

— Мое желание ничего не меняет. Я — девушка, поэтому для меня это исключено.

— Да, но находят же какой-то выход другие?

— Какая разница, чем занимаются другие? Я могу сделать тебе приятное другим способом.

Росс нежно притянул Марию к себе, и они опустились на диван. Зашуршала одежда, и он почувствовал на своих руках ее грудь — тяжелую и упругую. Внутри у него все напряглось, во рту пересохло.

— Мария, сделай что-нибудь. Помоги мне.

До Росса долетел еле внятный шепот:

— Лежи спокойно, милый. Я все сделаю сама...

10

— Вперед, Майк. «Таймс» привезли.

Грубый голос Риордана, словно стартовый пистолет, сорвал Майка с узкой лавочки. Часы в витрине магазина напротив лотка показывали десять тридцать, значит, в запасе осталось всего полчаса. За это время он должен сгрузить, разобрать и сложить по номерам свежие газеты. Сразу после одиннадцати сюда хлынет публика из кинотеатра на 86-ой улице.

Возя? тротуара уже стоял грузовик. Чертыхаясь и проклиная все на свете, грузчик вскарабкался на огромные связки газет:

— Совсем спятили сегодня! Двенадцать разворотов!

Майк привык к тому, что с каждой неделей газеты становились все толще и тяжелей, и потому промолчал. Началась обычная работа: он брал с грузовика связку, взваливал ее на плечо, нес к лотку и сбрасывал под прилавок. Тяжелая стопка газетной бумаги глухо шлепалась об асфальт, а Майк возвращался к грузовику. Когда он принес вторую пачку, худая жилистая жена Риордана, бросила быстрый взгляд на часы:

— Поторопись, Майк. Сегодня мы опаздываем.

Нервно щелкая кусачками, она рассекала бечевку.

Майк прибавил шагу. Через десять минут рубашка промокла насквозь, и он повесил ее на крючок. Потные плечи блестели в желтом свете вечерних фонарей, словно облитые маслом.

«Таймс» разгружена, грузовик уехал, но отдыхать некогда. Теперь из отдельных разворотов надо собрать газетные номера и аккуратно сложить в стопки возле прилавка.

Не успел он закончить это дело, как подвезли еще одну газету, потом еще и еще... Грузовики возили товар всю ночь.

Уже после двенадцати Майк улучил минутку, сел на груду неразвязанных газет и с наслаждением закурил.

Сегодня он ужасно устал. После школы пришлось подменить заболевшего лифтера. Наверняка и завтра предстоит это же удовольствие. Спать хочется, спать...

— Привет Майк!

Он вздрогнул, открыл глаза. Перед ним стоял Росс.

— А я думал, что ты со своими предками уехал на дачу. Росс радостно улыбнулся:

— Нет. У меня были здесь кое-какие дела. Майк непонимающе поднял бровь:

— Дела? Какие дела, если не секрет? Росс кивнул на машину:

— Не секрет. Во-он та белокурая крошка.

Майк попытался издали разглядеть девушку, однако ее лицо скрывала густая темнота. Он хмыкнул:

— Важные дела, ничего не скажешь.

Росс вспыхнул, закусил губу:

— Зачем ты так? Я уверен, она тебе понравится.

Майк изумленно посмотрел на друга — видно, Росс втрескался не на шутку. Интересно, что это за птица?

Росс потянул его к машине:

— Пойдем, я вас познакомлю.

Внезапно в Майка вселилось непривычное чувство: то ли зависти, то ли противоречия, и он грубо отрезал:

— Зачем? Все бабы одинаковы.

Это было сказано так громко и ядовито, что резануло слух самому Майку. Он соскочил с газетных пачек, швырнул под ноги окурок. Искры рассыпались по тротуару.

— Может, купишь газету?

Лицо Росса погасло. Он кивнул, взял из рук Майка несколько газет, расплатился и, не сказав больше ни слова, пошел к машине.

Из-за прилавка прокричал Риордан:

— Эй, Майк, принеси еще пачку «Американс».

Майк наклонился за газетами, а когда выпрямился. Росс уже открывал дверцу. Вот он легко сел в машину. Везунчик! Все ему дается даром, ни о чем не надо волноваться.

Майк взвалил пачку на плечо и пошел за прилавок.

В это время Росс отъехал от тротуара. Когда исчез из виду газетный лоток, Мария тихо проговорила:

— Твой друг меня невзлюбил.

— С чего ты это взяла? Он тебя ни разу не видел.

— Я все слышала.

— Мария, не обращай внимания. Он просто устал. Обычно Майк совсем другой.

Они молча проехали квартал. Неожиданно Мария переспросила:

— Так это Майк? Тот самый, что не поехал с нами на пляж?

— Да.

Она вспомнила стоявшего на тротуаре парня. Без рубашки. Выпуклая грудь, блестящая кожа. Удивительно красивый мускулистый торс. И тут Марию охватила какая-то непонятная злость:

— Он считает себя королем, не так ли? А мы для него слишком плохи.

Росс благоразумно промолчал. Какой смысл вести глупый спор? И вообще, ему наплевать, что они думают друг о друге.

Мария надолго замолчала, потом негромко объявила:

— Я его проучу.

Росса поразили эти слова. Неужели она все еще сердится на Майка?

* * *
Кэтти, как обычно, направилась в первые ряды, но дочь схватила ее за локоть и зашептала на ухо:

— Там нет места. Давай сядем здесь.

Мария повернула мать к пустому последнему ряду, где сидел только один прихожанин — какой-то молодой человек. Кэтти неловко протиснулась мимо него, опустилась на скамью. Она обдумывала слова отца Яновича. Вчера этот мудрый священник посоветовал ей как можно быстрее рассказать дочери о беременности. Рассказать... Кэтти закрыла глаза и обратилась с мольбой к Всемилостивому Богу. Господи, помоги! Пусть Мария поймет ее, свою мать. Пусть Питер найдет, наконец, работу. И только за себя она забыла помолиться — как всегда.

Служба кончилась. Кэтти открыла глаза и почувствовала, что с души свалилась ужасная тяжесть — наверное. Бог услышал ее. Она посмотрела на дочь: Мария улыбалась. Оживленное личико расцвело нежным румянцем, глаза лукаво блестели.

Как хорошо, что Кэтти уговорила дочку пойти вместе с ней в церковь! Прихожане чинно покидали свои места. Сегодня Мария была необыкновенно учтива и даже пропустила мать к выходу впереди себя. Когда Кэтти протискивалась мимо молодого человека, она заметила капельки пота на его лице. Да, пожалуй, в церкви сегодня жарковато.

На улице Мария взяла мать за руку и, беззаботно улыбаясь, они пошли к дому.

Отец Янович посоветовал... Нет, сейчас это невозможно. Последние годы Кэтти редко видела свою девочку веселой и теперь боялась неприятной новостью стереть радость с ее лица. Кэтти подумала-подумала и решила отложить до вечера тяжелый разговор.

 

11

Майк сидел на низенькой скамеечке в углу возле лифта и листал учебник математики. Сегодня после церкви удалось лечь спать только в десять, а уже в четыре мать его разбудила, но, несмотря на это, он чувствовал себя вполне отдохнувшим. С работой повезло: в воскресный день дом опустел, лифт вызывали редко, поэтому времени для занятий оставалось предостаточно.

Майк перевернул страницу и взялся за очередную задачку. В это время хлопнула входная дверь, чьи-то быстрые каблучки процокали через вестибюль и остановились возле лифта. Майк не поднял головы — он торопился дописать решение. Из кабинки послышался удивительно приятный девичий голос:

— Ну, Майк, когда же? Сегодня?

Вздрогнув от неожиданности, он выронил книгу. Из лифта ему улыбалась та самая девушка, с которой они сидели в церкви. Вокруг прекрасного лица сверкали золотые пряди.

— Стоит только тебе захотеть, Майк... Так когда?

Он неуклюже поднялся, на ватных ногах вошел в лифт и, робея, посмотрел в ее смеющиеся глаза:

— Откуда вы знаете мое имя?

Девушка не ответила. Яркие губы раздвинулись еще шире, между ними белым перламутром блеснули мелкие ровные зубы.

Майк отвернулся. Щеки пылали и, досадуя на свое смущение, он угрюмо спросил:

— Будьте любезны, какой этаж?

— Двенадцатый.

Майк нажал кнопку, кабинка поехала вверх. И тут его осенило:

— Вы — девушка Росса?

Незнакомка молчала, словно не слышала вопроса. Он остановил лифт между этажами.

— Так вы — девушка Росса? Да или нет?

В ее голосе прозвенел вызов:

— Странно, что такой крупный специалист по девушкам, как ты, не понял сразу, к кому я еду. Да и какая разница, ведь все бабы одинаковы, не правда ли?

Майк окончательно смешался. Нет сомнений: сидя в машине, она слышала его слова. О боже, как стыдно!

— Извини, я был неправ.

Ответа не последовало, и Майк вопросительно посмотрел в ее лицо.

Девушка равнодушно скользила пустым взглядом по стенке кабинки.

— Я сказал, извини.

Она по-прежнему молчала. Майк разозлился: ишь, королева!

— Может быть, соизволишь вымолвить хоть словечко? Из вежливости?

— Ура! Что еще я должна сделать после твоего извинения? Захлопать в ладоши?

Ее дерзость начала раздражать Майка. Ну ничего, он знает, как поставить на место зарвавшуюся девчонку. И, привалившись спиной к двери лифта, Майк с ног до головы оглядел ее медленным, оценивающим взглядом. По его представлениям, такое бесцеремонное обращение должно было смутить девушку, но ничего подобного не произошло: она спокойно смотрела прямо перед собой, словно вообще не видела Майка. Он почувствовал себя уязвленным и, не придумав ничего лучше, попытался ее уколоть:

— Росс был прав, фигуры вроде твоей только для одного и годятся.

Девушка сверкнула темными глазами:

— Спасибо за комплимент. Слава богу, что ты сказал мне об этом. А то я уже начала в себе сомневаться.

Он снисходительно ухмыльнулся: все ясно, так могла ответить только обыкновенная потаскушка. Малолетняя шлюшонка, каких кругом полным полно. Майк уверенно притянул ее к себе и уже наклонился, чтобы поцеловать, но в этот момент девушка нажала какую-то кнопку за его спиной.

Пол кабины ушел из-под ног, и Майк с ужасом понял, что она включила скоростной спуск и что кабина стремительно падает вниз. Чертыхаясь сквозь стиснутые зубы и моля бога, чтобы выдержали тормоза, он навалился на рычаг экстренной остановки. Лифт загремел цепями, дернулся и замер. Взбешенный Майк повернулся к девушке:

— Сумасшедшая дура! Идиотка! Ведь мы могли разбиться вдребезги!

В ее лице не было даже намека на страх, а только какое-то неестественное оживление. Она ехидно протянула:

— Неужели? Ах, какая была бы досада!

Майк отвернулся и нажал кнопку двенадцатого этажа. Руки дрожали. Кабинка плавно остановилась, Майк открыл дверцу. Как ни в чем не бывало, девушка вежливо улыбнулась:

— Спасибо.

Он ответил так же церемонно:

— Пожалуйста.

Пока девушка шла от лифта к квартире Росса, Майк внимательно за ней наблюдал.

Да, походка красивая, ничего не скажешь. Вот она остановилась возле двери, легко тряхнула головой, нажала кнопку звонка. Щелкнул замок, и голос Росса радостно проговорил:

— Входи, Мария. Я уже заждался.

Дверь захлопнулась. Майк бесцельно постоял еще минуту, потом спустился вниз и снова взялся за учебник. Вот нужная страница, вот нерешенная задача... Перед его взглядом стояла девушка с золотыми волосами вокруг улыбающегося лица. Нет, сейчас ему было не до математики! Он сердито захлопнул учебник, швырнул его на скамеечку, решительно вошел в лифт и поднялся на двенадцатый этаж. Зачем? И только тут, перед закрытой дверью квартиры своего друга он понял: это — ревность. Впервые в жизни его мучила ревность.

В лифте тренькнул звонок, на табло загорелись красные цифры: 12. Майк поднялся на этаж Росса, подождал, пока девушка вошла в кабинку, и негромко попросил:

— Пожалуйста, прости меня, Мария. Я поначалу принял тебя не за ту.

Она подозрительно посмотрела на парня: не хитрит ли, и Майк поспешил добавить:

— Честное слово, мне очень стыдно.

Темные глаза Марии словно оттаяли, и он впервые увидел их немыслимую глубину.

— Прости. Я просто позавидовал Россу. Он — быстрый, смелый. Все ему дается легко. Даже ты... А я вкалываю, надрываюсь, и никакого толку.

Почему-то последние слова развеселили девушку, и она рассмеялась так искренне и легко, что Майк нисколько не обиделся.

— Знаешь, Майк, я тоже хороша. Набросилась на тебя. Давай считать, что мы квиты.

— Мир?

Мария положила узенькую ладонь на его сильную руку, и тут Майк отважился спросить:

— Скажи, ты — девушка Росса?

— Росс очень хорошо ко мне относится. Не так, как многие.

Майк кивнул, не выпуская ее руки:

— Да, Росс — отличный парень. Но если ты не его девушка... давай как-нибудь сходим в кино.

А с Марией в эту минуту творилось что-то непонятное. Через руку Майка ей передавалось необычное тепло, от которого она словно таяла изнутри, становясь все слабее, слабее.

Он сделал шаг к девушке, наклонился, и Мария потянулась к его губам, с удивлением осознавая непривычную зависимость от другого человека. Казалось, будто ее понесло медленное тяжелое течение разогретой солнцем реки. Мария закрыла глаза.

Майк поцеловал ее нежно и властно, и в тот же миг она поняла, что перестала быть хозяйкой положения, что не хочет и не может играть этим парнем, как остальными. Мария оттолкнула его.

— Отвези меня вниз. Пожалуйста.

Он разжал руки. Когда лифт остановился, Майк открыл дверцу и повернулся к девушке:

— Мария, мы еще увидимся?

— Если захочешь.

И, не попрощавшись, она выбежала из лифта. Когда Майк следом за ней вышел на улицу, Марии поблизости уже не было.

* * *
Она медленно поднималась по темной лестнице своего дома, заново переживая сегодняшнюю встречу с Майком, и не могла понять себя.

До сих пор все парни казались ей одинаковыми, безликими и в общем-то неинтересными игрушками, которыми Мария время от времени играла, а потом бросала, как в детстве забывала на крыльце наскучивших кукол. Эти игры давали ей ощущение силы, власти и превосходства над мужчинами, но сейчас все было не так. К Майку она относилась иначе и никак не могла понять — почему. Девушка перешагнула порог своей квартиры. В туалете кого-то рвало. Интересно, кого? Мария ненавидела убогую планировку их крошечной норы с туалетом посреди коридора — всегда все слышат, что ты там делаешь. На звук открывшейся двери вышел отчим:

— Принеси воды. Твоей матери плохо.

Мария быстро наполнила стакан и побежала к туалету. Возле унитаза, прямо на полу, бессильно привалившись спиной к стене, сидела бледная Кэтти. Пока она пила, Питер поддерживал ее за плечи.

— Что с тобой, мама?

Кэтти слабо качнула головой:

— Так, ерунда. Не обращай внимания.

— Мама, ты ничего не скрываешь?

Мария растерянно смотрела на мать. С желудком у той всегда все было в порядке, и тошнило ее только перед рождением братишки. От ужасной догадки пересохло во рту. Неужели опять? Как же так, ведь доктор сказал, что при повторной беременности она может умереть!

— Мама, скажи честно, у тебя ничего не болит?

Кэтти не успела открыть рот, как муж ее опередил и грубо прорычал:

— А почему у твоей матери должно что-то болеть? Во время беременности всех женщин тошнит, и ничего страшного в этом нет.

Минуту девушка молча смотрела на мать широко открытыми глазами, потом с горечью воскликнула:

— Но доктора тебе запретили. Это слишком опасно!

Кэтти насильно улыбнулась серыми губами и невнятно прошептала:

— Не стоит им верить. Они только и делают, что пугают.

Отчим выпятил грудь, хвастливо надул щеки:

— Будет еще один мальчик. Я — не какой-то там бракодел, и все заранее рассчитал.

Мария обожгла его ненавидящим взглядом:

— Значит, ты все рассчитал?

Он хохотнул:

— Ага.

— А ты не рассчитал, что мы будем есть, когда мать перестанет работать?

Отчим растерянно вытаращил глаза; по-видимому, такой вопрос вообще не приходил ему в голову.

— И еще, рассчитай заранее, кто тебе будет приносить пиво. Я этого делать не собираюсь. Запомни.

Девушка повернулась и, выскочив из квартиры, бросилась по лестнице.

— Мария! Мария...

Кэтти слабо вскрикнула, но дочь уже ее не слышала. Стук каблучков затих на улице. Она молча взглянула на мужа, по стенке поплелась в спальню и, скрючившись от внезапной боли в животе, упала на постель. Ей хотелось плакать: отец Янович был прав. Надо было набраться смелости и самой поговорить с дочкой. Ах, почему она не послушалась мудрого священника?

12

— У Джокера играют. В задней комнате.

Майк поднял голову — в глазах Росса светился знакомый желтый огонек азарта.

— Ну и что?

— Хочу сыграть.

Майк попробовал урезонить друга:

— Ты помнишь, что сказал твой предок? Еще один скандал, и он запрет тебя на даче.

— Никакого скандала не будет. Немного развлекусь, и все.

Майк пожал плечами:

— То же самое ты говорил в прошлый раз и все-таки загремел в каталажку. Скажи спасибо, что твой отец не убил тебя, когда вытаскивал оттуда.

— В прошлый раз мы с ребятами сели играть прямо за гаражами. Вот нас и повязали. Джокер сказал, что случайности исключены.

— Играй, если приспичило. Только смотри, не пожалей.

— Майк, ты пойдешь со мной?

— Зачем? У меня — ни цента.

— Мне хочется взять туда Марию. Когда я сяду играть, все эти козлы начнут к ней клеиться, а с тобой она будет в безопасности.

— Ну так оставь ее дома.

— Не могу. У меня предчувствие, что она принесет удачу.

Как всякий игрок, Росс был суеверен и болезненно восприимчив к всевозможным предрассудкам.

Майк отмахнулся:

— Ерунда.

Росс улыбнулся:

— Может быть, у тебя есть другое, более интересное предложение?

— Нет...

В эту секунду Майк снова (в который раз!) подумал о Марии. После разговора в лифте прошла неделя, но он никак не мог набраться смелости, чтобы встретиться с ней.

— Вот видишь, у тебя никаких предложений нет. Значит, принимаем мое и идем к Джокеру. Или ты собираешься над книжками просидеть всю жизнь? Встряхнись!

— Хорошо. Я пойду с вами.

* * *
Мария уже ждала в машине и издали узнала Майка, идущего рядом с Россом. Росс открыл дверцу.

— Да, мне пришлось как следует постараться, чтобы наконец вас познакомить. Мария, это мой друг Майк. Майк, это моя девушка.

Мария покраснела и, не глядя Майку в глаза, протянула руку:

— Я много о вас слышала.

Он тоже чувствовал себя неловко, поэтому неуклюже сжал ее пальцы и буркнул:

— Очень приятно.

Росс скомандовал:

— Мария, подвинься. Майк поедет с нами.

Всю дорогу Мария и Майк молчали, зато Росс был необычайно возбужден и не закрывал рта.

Около девяти машина остановилась возле «Золотого сияния». К этому часу в зале толпилось довольно много посетителей, так что Росс едва нашел свободный столик у самой танцплощадки. Себе и Майку он заказал пиво, а Марии — коку, но усидеть на месте не мог:

— Пойду поговорю с Джокером. Узнаю, когда начнется игра.

Майк съязвил:

— Успокойся, не опоздаешь. Может, сначала все же станцуешь со своей девушкой?

Росс поморщился:

— Нет. Танцуйте без меня. Я пойду к Джокеру.

Оркестр заиграл быстрый фокстрот, и Мария легко соскочила со стула. Похоже, уход Росса ее нисколько не огорчил.

— Потанцуем, Майк?

Он увел ее на середину зала и там прижал к себе, но из-за внутренней скованности двигался так неловко, что сразу же отдавил ей ногу.

— Ой, извини.

Мария улыбнулась:

— Ничего страшного. Да ты расслабься. Не нервничай, я тебя не съем.

Минуту они танцевали молча, потом Мария не выдержала:

— Мне показалось, что ты хотел со мной встретиться. Я ошиблась?

— Нет, не ошиблась. Но у меня были дела.

Сделав еще несколько шагов, он добавил:

— Кроме того, ты — девушка Росса.

— Я этого не говорила.

— Но он говорил, а ты не возразила.

— В конце концов Росс имеет право говорить все, что захочет. Кстати, ты сделал вид, будто мы с тобой незнакомы.

— Ну, знаешь! Я только подыграл тебе.

Оркестр замолк. Мария выскользнула из его рук и подошла к вернувшемуся за столик Россу.

— Я хочу пива.

Не повернувшись к девушке, Росс небрежно бросил:

— Сейчас, детка. Сейчас...

Его взгляд прилип к маленькой двери в углу за оркестром.

Мария села, Майк поставил перед ней свой стакан:

— Пей.

Она молчала. Некоторое время Майк через стол смотрел на девушку, пытаясь угадать, чем мог ее разозлить на этот раз, но так ничего и не поняв, повернулся к Россу:

— Ну что, узнал?

— Официант пообещал все выяснить.

Мария недоуменно округлила глаза:

— Что выяснить? А разве мы приехали сюда не танцевать?

Впервые за вечер Росс посмотрел на девушку, но так, как смотрят на посторонних и докучливых людей, а уже через секунду отвернулся.

— Майк, объясни ей...

Майк взорвался: с какой стати он все время должен улаживать дела Росса, разгребать чужую грязь?

— Сам объясняй!

Росс нехотя повернулся к ним, и тут в его глазах промелькнула внезапная догадка:

— Что у вас произошло?

Ему никто не ответил.

— Мария, я пришел сюда, чтобы войти в игру, о которой говорил Джокер. Помнишь?

Громыхнул стул, Мария резко встала:

— Какого черта ты наврал, будто хочешь со мной потанцевать?

Росс схватил ее за руку:

— Не сердись. У меня предчувствие, что ты принесешь удачу. Будь моим талисманом.

Мария сверху посмотрела на двух друзей и безошибочно заключила:

— А Майк? Ты взял его охранять меня?

Росс улыбнулся:

— Ну, конечно! Крошка, ты хорошо соображаешь. Посуди сама, разве можно оставить тебя одну в этом притоне? А на Майка я полагаюсь как на самого себя.

Майк медленно перевел взгляд с Марии на Росса и усмехнулся:

— Я на твоем месте никому не доверил бы Марию.

Росс перестал улыбаться:

— Что ты хочешь сказать?

Майк, не отрываясь, смотрел на девушку.

— Росс, ты был прав. Она мне очень понравилась.

На мгновение над столом повисла напряженная тишина, и тут раскрасневшаяся о неожиданного признания Мария весело обняла их за плечи:

— А ну-ка, мальчики! Подеритесь из-за меня. Все трое громко, с облегчением расхохотались.

 

* * *
Росс нервничал, его лоб блестел капельками пота. Сегодня чертовски не везло, и пачка денег на столе перед ним почти истаяла. По подсчетам Марии он проиграл не меньше сорока долларов.

Росс снова взял кости, неожиданно повернулся к девушке и нарочито громко сказал:

— Подуй на счастье!

Вытянув губы, она выдохнула в его сложенную чашечкой ладонь.

— Удачи, Росс.

— Дуй сильнее!

Он сказал это каким-то напряженным, неестественно звенящим голосом и поднес ладонь ближе к лицу девушки.

Мария вдохнула побольше воздуха и с силой дунула. В то же мгновение пальцы Росса едва заметно шевельнулись — он менял кости.

У Марии оборвалось сердце. Она с ужасом заглянула ему в глаза, но Росс спокойно выдержал этот взгляд и, как ни в чем не бывало, улыбнулся:

— Спасибо, детка.

Потом повернулся к столу:

— А ну, косточки! Не подведите.

Кувыркаясь и блестя гранями, кубики понеслись по зеленому сукну: Остановились. Росс перевел дух: флеш!

Одной рукой он подвинул к себе деньги, а другой сгреб кости и снова начал их трясти.

— Мне везет. Лови удачу, пока не отвернулась.

Мария неподвижно стояла у стола. Никто ничего не заметил.

Невероятно! Да, Росс — не дурак и правильно рассчитал, что она отвлечет всех на себя.

Девушка отошла к Майку, который все это время издали наблюдал за игрой. Он улыбнулся:

— Поздравляю. Ты и в самом деле принесла удачу.

Мария сухо бросила:

— С меня хватит. Я хочу уйти.

Он удивленно развел руками.

— Но Росс еще играет, а без него...

— Я хочу уйти!

— Ну хорошо. Только скажи ему, что мы уезжаем.

Мария остановила Майка:

— Не надо. Пусть остается. Он получил то, за чем пришел.

Она повернулась к столу и по счастливому лицу Росса поняла, что ему опять повезло.

Майк пристально посмотрел в ее расстроенное лицо:

— Что случилось?

— Ничего. Просто я хочу домой.

Он взял Марию за руку и крикнул:

— Мы уходим. Росс.

Не поворачивая головы, тот помахал рукой, хотя вряд ли понял, о чем идет речь. Играли по-крупному...

Когда они были на середине зала, снова заиграл оркестр. Майк замедлил шаги:

— Может, потанцуем?

Мария на ходу покачала головой и быстро пошла через толпу к двери. Уже у выхода дорогу ей загородил какой-то мужчина:

— Привет, крошка!

Не поднимая головы, девушка попыталась его обойти, но он снова вырос перед ней:

— Убегаешь от своего парня?

По голосу она узнала Мартина Джокера и процедила сквозь зубы:

— Я устала.

Мартин переглянулся с ничего не понимающим Майком и, едва Мария хотела пройти мимо, задержал ее рукой:

— Не знаю, что огорчило тебя, малышка, но когда это пройдет, приходи в «Золотое сияние». У меня ты найдешь хорошую работу.

Девушка немного смягчилась:

— Спасибо, мистер Мартин. Возможно, когда-нибудь я воспользуюсь вашим приглашением.

И пошла по лестнице вниз.

13

Возле дома Мария остановилась.

— Спасибо, что проводил. Майк улыбнулся:

— Не стоит благодарности. Мне это было даже приятно.

— Я испортила тебе вечер. Извини. Он не ответил, но когда девушка поднялась на крыльцо и взялась за ручку двери, все же решился ее окликнуть:

— Мария, когда я смогу тебя увидеть? Она неопределенно пожала плечами:

— Не знаю.

Майк подошел к крыльцу, встал на нижнюю ступеньку:

— Почему? Из-за того, что ты — девушка Росса?

Она твердо посмотрела ему в глаза:

— Повторяю: я не девушка Росса.

— Если это так, почему бы нам не встретиться? Мария покачала головой:

— Я действительно не знаю. Через неделю кончаются занятия в школе, и мне придется искать работу. Не до встреч.

Майк почувствовал укол ревности и неожиданно для себя выпалил:

— Для Росса ты, конечно, найдешь время. Еще бы, у него всегда навалом денег.

Она вспыхнула:

— Я и его не желаю видеть. Передай ему, чтобы он засунул свои деньги... сам знаешь куда.

Майк растерянно развел руками:

— Почему я должен что-то передавать Россу? Если хочешь, скажи ему сама.

В ее глазах сверкнуло такое презрение, что Майку стало не по себе.

— Ты не догадываешься, почему? Да потому, что вы оба знали, чем будет заниматься Росс и все же привели меня туда!

— Мария, ты тоже знала, что он собирается играть в кости, а не в блошки.

— Да, Росс сказал мне о том, что сегодня будет играть, но о подмене костей я и думать не могла! В такие игры играйте без меня.

— Подмена костей?

— Слушай, не строй из себя дурака! Да, подмена костей. Когда я дула... Он правильно рассчитал, что все станут глазеть на этот цирк. Ненавижу, когда из меня делают подсадную утку.

Майк ошеломленно перевел дух. Только теперь он понял причину ее поспешного ухода из «Золотого сияния».

— Мария, ты мне, конечно, не поверишь, но о фокусах с костями я слышу впервые.

Она искоса глянула в его растерянное лицо:

— Я запуталась, Майк. Мне было бы понятно, если бы этим занимался ты, ведь тебе нужны деньги. Но Росс! У него все есть. Буквально все!

Майк взял ее руку в свои ладони:

— Поверь, Мария. Я не играю в такие игры.

Несколько секунд она пристально вглядывалась в его глаза, пытаясь понять этого красивого рослого парня, поверить хотя бы ему. Теплые сильные руки, открытый взгляд...

— Я тебе верю. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Мария.

Дверь захлопнулась, стихли легкие шаги по лестнице. Майк медленно пошел домой.

В зарослях темных кустов возле подвала, где жила его семья, послышался треск, шуршание и на дорожку вынырнул Росс.

— Майк, это ты?

— Я.

— Какого черта вы смылись. Я выиграл сто двадцать долларов!

— Мария захотела домой.

Эти слова Росс пропустил мимо ушей и, вынув из кармана пригоршню мятых банкнот, начал отсчитывать деньги:

— Возьми свою долю. Вот двадцать долларов. Для первого раза совсем неплохо, а?

Майк молча смотрел на деньги.

— Бери, не стесняйся.

— Нет, Росс, спасибо. Все деньги — твои.

Росс недоуменно уставился на друга:

— Что с тобой? Не бойся, они не отравлены.

— Оставь себе. Играл не я, а ты.

Росс нахмурился:

— А, все ясно. Мария проболталась.

Майк не ответил. И тут Росса прорвало:

— Все прошло, как по маслу. Эти козлы глазели не на стол, а на девчонку, так что грех было их не ободрать. Они отдали мне деньги, как малыш конфетку.

Майк по-прежнему молчал. Росс хлопнул его по плечу:

— Эй, мальчик, не вешай нос. Бери свою капусту, а завтра разберемся.

Майк оттолкнул протянутые деньги, и они упали под ноги на темную дорожку.

— Я сказал, не возьму.

Взгляд Росса похолодел:

— Ты в своем уме? Какая тебя муха укусила?

— Муха здесь ни при чем. Просто мне все это не нравится. Ты использовал Марию, как приманку. А если бы тебя накрыли? Догадываешься, чем для нее мог закончиться сегодняшний вечер? О себе я уже не говорю.

— Зачем весь этот шум? Ведь нас не поймали...

Росс собрал рассыпанные деньги.

— Майк, тебя словно подменили. Что случилось?

Внезапно по его лицу пробежала тень подозрения:

— И куда вы пошли?

— Я проводил Марию.

— Что-то долго вы добирались. Мне пришлось больше часа торчать в кустах.

— В отличие от тебя мы шли пешком, ведь мой предок почему-то до сих пор не догадался подарить своему любимому сыну «Бьюик».

— А может быть вы зашли в парк? В какой-нибудь темный уголок и она поработала ручонкой? Эта шлюшка любит такие развлечения.

Майк почувствовал, как в лицо ударила кровь. Он прижал Росса к стене:

— Не смей говорить о ней гадости!

Но Росс уже не мог остановиться, его душила ревность.

— Ты себя выдал. Я чувствую, она хорошо над тобой потрудилась. Ничего не скажешь, непревзойденный мастер ручной работы. Но не обольщайся, Майк — эта девка то же самое сделает с каждым, кто захочет.

В молниеносном ударе Майк выбросил вперед руку. Голова Росса глухо стукнулась о стенку, и сам он медленно осел на землю. Изо рта на подбородок вытекла темная струйка. Пытаясь прийти в себя. Росс медленно покрутил головой, дотянулся рукой до подбородка — пальцы стали липкими от крови. И только тут к нему пришло осознание происшедшего. Лицо потемнело от гнева, вспухшие губы невнятно выговорили:

— Спасибо, друг. Ты меня знаешь, я не люблю оставаться в долгу. Верну сполна.

— Можешь это сделать в любое время. Только не пугай, все равно не испугаешь.

Все еще сидя на земле, Росс поднял вверх разбитое лицо. Рот передернула зловещая ухмылка:

— Не волнуйся. За мной не залежится.

— А я и не волнуюсь.

И Майк пошел к своему подвалу.

 

14

Росс купил у входа полную пригоршню билетов, засунул их в карман и, выждав возле двери, пока глаза привыкли к полумраку, осмотрел зал.

Вдоль стены, как всегда, расположилась пестрая стайка улыбающихся девушек для танцев. Мартин одевал их в дешевые бальные наряды, но аляповатое платье не лишало Марию удивительной элегантности и необычайно чувственного очарования. Они притягивала к себе внимание мужчин особой сексуальной привлекательностью, поэтому Росс ее сразу увидел и быстро подошел.

— Привет, Мария.

Девушка подняла на него безразличный взгляд:

— Привет, Росс.

Несколько минут оба молчали, потом заиграл оркестр, и Росс несмело предложил:

— Давай потанцуем?

Мария ответила вопросом:

— Есть билетики?

Он молча запустил руку в карман и протянул ей пару смятых бумажек.

Мария встала:

— Что ж, потанцуем.

Они вяло поймали ритм, и Россу показалось, что он обнимает холодную, неприступную, незнакомую девушку.

— Мария, занятия в школе давно кончились, а мы почему-то не виделись уже три недели. Она бесстрастно подтвердила:

— Да, быстро летит время...

— Ты меня избегаешь?

— Нет ни минуты свободного времени. Зарабатываю свои двадцать долларов, да и вообще... много дел.

— Почему ты не хочешь со мной разговаривать?

— Нам не о чем говорить. Мы — взрослые люди, и каждый волен своей жизнью распоряжаться сам без предварительного обсуждения с другими.

— Мария, скажи, чем я тебя обидел?

Она посмотрела на парня: в его глазах горела тоска жестокого, неприрученного зверя-одиночки. Раненого зверя.

— Я не люблю, когда мною пользуются, как вещью.

Оркестр замолк. Мария резко повернулась, собираясь отойти от Росса, однако он схватил ее за руку:

— Не уходи. У меня еще есть билетики.

Теперь они танцевали медленный танец.

— Мария, мне казалось, что я тебе нравлюсь.

— Ты нравился, пока не обманул меня.

Росс виновато улыбнулся:

— Прости. Все равно ничего страшного не произошло, и я тебе ничем не навредил. Разве не так?

Девушка грустно покачала головой:

— В том-то и дело, что навредил. Ведь я тебе верила.

Росс крепче прижал девушку к себе и снова почувствовал тепло, которым она так легко его зажигала.

— Мария, поверь. Это только шутка. Разве я не имею права повеселиться, отдохнуть?

— Росс, если бы ты нуждался в деньгах, я бы, наверное, тебя поняла.

Он довел ее в танце до дальнего, слабо освещенного угла и попытался там поцеловать. Мария досадливо поморщилась:

— Перестань. Я на работе.

Росс взмолился:

— Мария, послезавтра я уезжаю и вернусь только через пять месяцев. Мы должны увидеться перед отъездом.

— Нет. Я не могу.

— Но почему?

В эту минуту танец кончился, и девушка, выскользнув из его рук, направилась к своему месту. Росс побелел от гнева и грубо дернул ее за руку:

— На, возьми свои проклятые билетики. Только не убегай.

Мария молча затолкала в сумочку длинную бумажную ленту и только после этого снова пошла танцевать.

— Почему ты не хочешь меня видеть?

— Тебе это интересно?

— Да.

Она глубоко вздохнула, словно собиралась прыгать в воду.

— Во-первых, просто не хочу. Во-вторых, нет времени. Мать заболела, и я ухаживаю за ней и за братишкой. Да еще тут работаю. В общем, некогда.

Росс снова завел ее в темный угол, еще раз попытался поцеловать и не заметил, как девушка взмахнула сумочкой.

Через секунду чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо. Росс обернулся — перед ним угрожающе нахмурил низкий лоб обезьяноподобный вышибала. Из-за его мощного плеча улыбался Мартин Джокер. Вышибала открыл квадратный рот:

— Послушай, приятель. Веди себя прилично, а не то в один момент вылетишь отсюда.

Словно не веря в реальность происходящего. Росс вопросительно посмотрел на Марию, но ее равнодушный взгляд в это время блуждал по потолку. Он понял все и, справившись с бессильной яростью, тяжело перевел дыхание:

— Хорошо, Мария. Если ты хочешь, я уйду. Пусть будет по-твоему.

Росс ринулся к выходу, а Мария направилась через зал к своему месту. Возле столиков ее догнал Мартин Джокер:

— Мне кажется, твой друг ужасно рассердился.

— Он — не друг.

Неприятное лицо Мартина растянулось в гримасе нарочитого удивления:

— Разве? Но когда я видел вас в прошлый раз, вы казались неразлучными голубками.

Мария ответила сдержанно:

— Тогда мы были друзьями, а теперь — нет.

— Почему?

— Мне кое-что не понравилось.

Мартин хищно блеснул острым взглядом:

— И что же сделал твой бывший дружок?

Она неопределенно пожала плечами:

— Так... Ничего особенного.

— Что-нибудь вроде подмены костей? Я прав?

Мария от изумления открыла рот, а Мартин недобро ухмыльнулся:

— Ты думала, что Росс играет с круглыми идиотами? Нет, детка, мы — профессионалы. А потому в один миг его застукали.

Мартин закурил:

— Я сразу понял, из-за чего ты сломалась. Неужели он не сказал тебе о том, что собирается делать?

— Нет. Не сказал.

— Хорош друг. Но мы и это вычислили.

— Но если вы все знали, почему позволили ему выиграть? Ведь он вас обманул...

Джокер доверительно улыбнулся:

— Старик Росса многое держит в своих руках, и мы давно искали случая его прижать. Теперь папочке не отвертеться. Придет время, и наши денежки окупятся, да еще с процентами. Главное — терпение. Ну, а Росс обязательно сюда вернется, они всегда возвращаются. Это — закон.

 

15

Оркестр перестал играть в начале первого. Слава Богу, что сегодня будний день, поэтому Мария танцевала всего шесть часов. Другое дело — пятницы и субботы, когда приходится работать с пяти вечера до двух ночи, так что едва хватало сил доплестись домой.

Мария аккуратно повесила в свой шкафчик бальное платье и, мельком глянув на себя в зеркало, выбежала из «Золотого сияния».

В этот ночной час улица еще сверкала огнями, шумела голосами людей и автомобильными гудками. Неподалеку от входа в танцзал томился в ожидании высокий блондин. С тех пор, как Мария пошла работать, он каждый вечер ее встречал возле «Золотого сияния» и провожал до самого дома. Весело размахивая сумочкой, она подбежала к парню:

— Привет, Майк!

Он радостно заулыбался:

— Здравствуй, крошка!

Молодые люди зашагали в ногу по темному тротуару.

— Майк, ты теряешь из-за меня слишком много времени. Я прекрасно могу обойтись без провожатого.

— Но мне нравится тебя встречать.

— Ты работаешь по двенадцать часов в своем газетном киоске, а потом едва живой приходишь сюда. Это — безумие.

Он усмехнулся:

— Такое безумие мне подходит. По крайней мере, оно не мешает интересоваться жизнью. Может, выпьем кофе?

— Выпьем. Только не забудь, что сегодня моя очередь платить.

— Я потому тебя и пригласил.

Оба громко расхохотались. В ближайшей аптеке они уселись у стойки и заказали по чашечке кофе. Майк осмотрел витрину.

— Слушай, Мария. Давай шиканем — скинемся на пирожное с джемом, а?

Секунду поколебавшись, девушка согласилась. Пока готовился заказ, молодые люди тихонько обменивались новостями.

— Как мать?

— Спасибо, сегодня лучше. Кровотечение не повторялось, и доктор сказал, что завтра она сможет подняться на ноги.

— Прекрасно.

Мария притихла. Она вспомнила лежащую на постели бледную, слабую мать. Неделю назад прямо на работе у нее началось кровотечение. Сначала доктор предположил в.ыкидыш, но, слава Богу, диагноз не подтвердился. Матери стало лучше, однако о возвращении на прежнее место не могло быть и речи, поскольку швабра и тяжелые ведра были ей уже не по силам. Поначалу Кэтти огорчалась из-за работы дочери в «Золотом сиянии» и уговаривала ее бросить все эти ночные танцы, но теперь две десятки в неделю спасают семью от верного голода. Никудышный пьянчужка Питер повис на шее Марии вместе с грудным младенцем и беременной матерью.

Бармен поставил на столик пару чашек с кофе и одно пирожное — перед девушкой. Она разделила его на две неравные части и большую подвинула Майку. Тот немедленно накинулся на лакомство.

— Ну, как прошел день, крошка?

Мария отхлебнула дымящегося напитка:

— Нормально. Только работы много.

— Значит, ты хорошо танцуешь?

— Лучше всех! Да, знаешь. Росс приходил...

Майк застыл, опустив глаза в чашку. Через секунду он спросил с деланным равнодушием:

— Что ему надо?

— Хотел со мной повидаться перед отъездом. Уговаривал куда-то уехать вместе с ним.

— Что же ты ему ответила?

— Я сказала, что ничего не выйдет. Он начал приставать.

Подошел мистер Мартин, и его вытурили.

Майк поднял чашку:

— Да, папаша отправляет Росса в Европу.

Мария восхищенно ахнула:

— В Европу? Вот это да! Хорошо быть богатым, правда?

Майк снова уставился в кофе:

— Он все еще тебе нравится?

Девушка неопределенно пожала плечами:

— Не знаю. Росс не похож на моих знакомых. Он все делает не так, как другие парни. Говорит не так...

Майк с горечью добавил:

— И у него полным полно зеленых.

— Нет, Майк, не в этом дело.

— А в чем? Что в нем особенного?

Мария задумалась, подбирая слова:

— Понимаешь, мне нравится, как ведет себя Росс. Я бы хотела, чтобы мужчина рядом со мной вел себя именно так. Словно он — хозяин жизни, а все остальные существуют только для него. Ведь это здорово — быть хозяином. Разве нет?

Майк молчал. Она положила свою ладонь на его руку и зашептала:

— Оказывается, мистер Мартин знал, что Росе подменил кости!

— Вот это новость! А почему твой мистер Мартин его не остановил?

— Из-за отца. Мистер Мартин сказал, будто старик Росса держит в руках важные нити.

При последних словах в голосе девушки прозвучали почтительные нотки.

— Мария, я вижу, тебе нравится такая жизнь: Европа, важные нити...

Она вынула из сумочки сигарету, закурила.

— Нравится? Наверное... А что в этом плохого? Я бы хотела пожить в роскоши, а не в нищете, как теперь. И в моем желании нет ничего ненормального. О шикарной жизни мечтают многие.

Кэтти отложила шитье и посмотрела на часы. Без нескольких минут одиннадцать. Тяжело поднявшись со стула, она подошла к окну. На город опустилась влажная летняя ночь. Краем висевшего на плече полотенца Кэтти устало отерла потный лоб и в ту же секунду пошатнулась от острой боли в пояснице. Чтобы не упасть, женщина вцепилась в край стола и несколько минут боролась с дурнотой. Стены комнаты кружились в душном тумане, ноги дрожали.

Кэтти была предупреждена о возможности таких приступов, поэтому почти не испугалась. Она вспомнила, как настойчиво доктор рекомендовал ей постельный режим и что-то говорил о нагрузке на сердце, но что — Кэтти толком не поняла. В последнее время она и сама все чаще чувствовала непонятную, изнуряющую тяжесть этой беременности, какое-то ее изначальное неблагополучие.

Наконец, пол перестал раскачиваться, стены остановились на своих обычных местах, и женщина медленно убрала со стола незаконченное шитье. Пожалуй, сейчас она последует совету доктора и приляжет отдохнуть.

В постели ей стало лучше, однако сон не шел. Вглядываясь в темноту, Кэтти напряженно ловила ночные звуки. До сих пор не вернулась с работы дочка, но это — полбеды. Гораздо хуже другое: после ужина ушел из дома Питер. В последние месяцы муж частенько отправлялся куда-то по вечерам и, явившись среди ночи пьяным, начинал цепляться к Марии. Господи, как устала Кэтти от скандалов!

Душно, нечем дышать. Она поднялась с нагретой телом простыни и, нетвердо ступая, подошла к детской кроватке. Малыш спал, беспокойно разметав обсыпанные нотницей ручки, но как только мать посмотрела на него, неожиданно проснулся и громко заплакал. Взяв сына на руки, Кэтти с трудом доплелась до кухни, там дала ему бутылочку с прохладной водой. Ребенок жадно высосал все до последней капли и мгновенно заснул. Пошатываясь, она отнесла его обратно.

Из коридора послышался грохот, там что-то упало. Кэтти встревоженно обернулась — должно быть, Питер. Да, это он. Пьяный и злой. Питер захлопнул дверь, качнулся, неуклюже привалился к стене. С одутловатого багрового лица на Кэтти бессмысленно смотрели налитые кровью глаза. Икнув, Питер прорычал:

— Еще не спишь?

— Как видишь, не сплю.

Кэтти попыталась увести мужа в спальню.

— Пойдем, Питер, тебе надо лечь.

— Фу-у, жарко...

Он протопал к холодильнику, распахнул дверцу:

— Хочу пива!

Кэтти тихо попросила:

— Не надо. Хватит с тебя.

Не ответив жене, Питер открыл банку и хотел поднести ее ко рту, но промахнулся. Пиво выплеснулось на рубашку, и он раздраженно грохнул жестяной банкой о стол.

— Не твое собачье дело!

Кэтти молча ушла в комнату, села возле окна. Здесь она подождет Марию. Пора бы уже девочке вернуться...

С тяжелым сопением из кухни притащился Питер. Он набивался на ссору:

— Что это ты здесь делаешь?

Кэтти встала со стула и попыталась обойти мужа, но он грубо схватил ее за руку.

— Высматриваешь свою дочку?

Она ответила по-польски:

— Да. А что в этом плохого?

— Не стоит о ней беспокоиться. Эта девка сейчас в каком-нибудь подъезде зарабатывает себе пару лишних долларов. С тем парнем... который каждый день ее провожает.

Кэтти бросила на мужа ледяной взгляд:

— Иди проспись. Ты совсем пьян.

Питер больно сжал ее запястье:

— Не веришь? Думаешь, я совсем дурак? Ничего не понимаю?

— Ну хватит. Ты действительно ничего не понимаешь.

Кэтти вырвала руку из потной пятерни мужа, снова подошла к окну и встревоженно выглянула на улицу. По слабо освещенному тротуару медленно шли двое. Мария и Майк. Они были уже возле дома.

Мгновенная радость осветила болезненно-бледное лицо Кэтти. Доченька! Наконец-то она пришла. И этот Майк, он — такой милый. Такой воспитанный мальчик. Дети прекрасно смотрятся рядом. Красивая будет пара... через несколько лет, ведь Марии нет еще и шестнадцати. Девочке в таком возрасте рано думать о замужестве.

Улыбаясь своим мыслям, Кэтти направилась в спальню.

— Я иду спать. И тебе советую сделать то же самое.

Питер не шелохнулся.

— Нет. Проклятая жарища... Я хочу пива.

Кэтти молча прикрыла за собой дверь, и все время, что она переодевалась, из кухни доносилась какая-то возня, заплетающиеся шаги мужа и его пьяное бормотание. Вот он хлопнул дверцей холодильника, вот открыл очередную банку пива. Грохнул упавший стул.

Накинув легкий халатик поверх ночной рубашки, Кэтти направилась к умывальнику. В кухне стоял тяжелый запах пива и крепкого перегара. Возле кухонного стола на криво поставленном стуле неуклюже скособочился Питер. Он тупо смотрел в пол, сжимая толстыми пальцами полуопорожненную жестянку.

— Чего ты ждешь, Питер? Ложись спать. Уже поздно. Он упрямо оттопырил губу:

— Не-ет. Я покажу тебе, кто из нас понимает... Пусть только она придет!

Кэтти попыталась улыбнуться, но сердце дрогнуло от дурного предчувствия.

— Не дури, Питер. Оставь девочку в покое и ложись спать.

— Ха, девочка! ш.люха она!

В тот же миг его голова дернулась от тяжелой пощечины. Питер поднял на жену изумленный взгляд и, кажется, слегка протрезвел. Он впервые видел Кэтти в таком состоянии. Вместо привычно тихой и робкой перед ним сейчас стояла разъяренная женщина с белым от гнева лицом.

— Заткнись, никчемный мужик! У девочки мозгов больше, чем у тебя, взрослого дурака! Если бы не она, мы сейчас уже сдохли бы с голоду!

Кэтти резко повернулась и пошла к спальне, но перед самой дверью остановилась.

— Запомни: кормилец в этой семье — Мария. А ты — нахлебник. Дармоед. Слава Богу, что девочка пошла в своего отца. Ты не стоишь и мизинца настоящего мужика, такого, каким был Генри. Я молю Всевышнего, чтобы твои родные дети были похожи на моего покойного мужа, а не на тебя!

Питер вскочил и, качаясь, побежал к входной двери.

— Я покажу вам, кто здесь хозяин! В моем доме шлюх не будет!

Пытаясь остановить пьяного, Кэтти повисла на его плече:

— Не смей ее трогать, скотина! Она — моя дочь, а не твоя!

Питер резко взмахнул рукой, и Кэтти отлетела к столу, ударившись животом об острый край. Горячая волна боли прокатилась по телу женщины, перед глазами проплыл красный туман. Через эту колеблющуюся пелену Кэтти видела, как Питер выдернул из брюк широкий ремень и взмахнул им перед самым ее носом. Сквозь звон в ушах донеслись обрывки брани:

— Прикуси язык... баба! ... или я проучу тебя как следует! Вот увидишь... после выволочки станет шелковой!

Злобно рыча, Питер выскочил на лестничную площадку.

Борясь с приближающимся обмороком, Кэтти на ватных ногах доковыляла до двери. Боже, он сошел с ума. Дочка была права, когда не хотела видеть Питера в их доме. Ах, почему Кэтти ее не послушалась! Как хорошо, как спокойно они жили бы теперь! Вдвоем с Марией...

В висках болезненно затикал какой-то маятник, к горлу подступила тошнота. Теряя последние силы, Кэтти схватила Питера за руки и рывком повернула лицом к себе. Ее угасающий взгляд остановился на выпученных глазах мужа, с губ слетел внятный шепот:

— Не смей! Если ты дотронешься до нее хотя бы одним пальцем, я вышвырну тебя вон!

Внезапно Питер протрезвел. Поеживаясь под ненавидящим взглядом, он стряхнул с себя ее руки и, перешагивая через порог, злобно пообещал:

— Ну, ладно. Только запомни: грехи твоей дочери упадут на твою голову.

Кэтти уже ничего не слышала. Лицо мужа расплылось в прямоугольнике открытой двери и померкло. Качнувшись, она неожиданно громко вскрикнула:

— Мария!

В этот миг вечность приняла облик лестничного пролета и поглотила несчастную.

Молодые люди беззаботно болтали на крыльце, когда до них донесся пронзительный вопль. Мария вскинула голову и молча понеслась вверх, Майк ринулся следом. Как подкошенная, девушка упала на колени возле изломанного женского тела.

— Мама... Ну, мама...

Майк слышал голос Марии и не узнавал его. Сейчас это был тоненький отчаянный крик беспомощного ребенка. Светлые волосы рассыпались по замусоренным ступеням, когда она прижалась губами к неподвижно-спокойному лицу матери.

— Мама!

— Кэтти!

Майк поднял голову — на верхней площадке стоял грузный мужчина. Серое лицо застыло, губы тряслись.

— Мария! Что случилось?

Судорожно дернув головой, девушка подняла остановившийся взгляд, и из ее широко открытых глаз на Майка выплеснулось беспросветное горе. Он обнял Марию за плечи:

— У кого-нибудь из соседей есть телефон?

Ответа не последовало. Дрожа всем телом, Мария беззвучно раскачивалась над мертвой матерью, по-видимому, ничего не слышала.

Волоча по ступеням ноги и держась обеими руками за перила, спустился серый мужчина. На нижней площадке открылась дверь, из нее выглянул заспанный человек. Майк подскочил к нему:

— Произошло несчастье. Можно от вас позвонить?

Человек молча кивнул и посторонился. В квартире немолодая женщина поспешно натягивала халат. Тоже молча она подвела Майка к телефону. И тут с лестницы донесся чуть слышный, щемяще-жалобный то ли стон, то ли шепот, от которого у Майка горестно сжалось сердце. Он бросил трубку, выбежал на площадку — плакала Мария. Майк слышал ее плач первый и последний раз.

 

16

Только через неделю Мария снова пришла в «Золотое сияние». Осунувшаяся, с черными тенями вокруг сухих безжизненных глаз. Все, что происходило после смерти матери, казалось ей неотвязным тягостным сном.

Сначала были п.охороны. Простая скромная панихида в церкви Святого Августина, во время которой добрый отец Янович очень хорошо сказал про мужество Кэтти. Он помолился о том, чтобы ее дети следовали примеру матери не только в жизни, но и в католической вере. За катафалком на кладбище ехала всего одна машина. В ней сидели Питер и молчаливая, словно неживая, Мария. Недорогие п.охороны закончились быстро. Кэтти опустили в могилу и закопали, а Питер с Марией вернулись в осиротевший дом. Там их уже поджидали попечители и соседка, мать толстушки Фрэнси, присматривавшая за ребенком. Соседка тут же ушла к себе, а попечители приступили к выполнению своей миссии.

Их было двое: молодой человек и пожилая дама. От имени благотворительных организаций они выразили озабоченность судьбой младенца и поинтересовались, сумеет ли семья обеспечить ему надлежащий уход. Мария похолодела от страха, поскольку эти люди могли забрать у нее маленького Питера, но уже через секунду справилась со своей растерянностью и принялась горячо убеждать обоих гостей в самом серьезном отношении к братику. Она сказала, что сможет ухаживать за ним днем, а Питер, то есть отец, будет это делать вечерами, когда Мария занята на работе. В конце концов попечители согласились оставить ребенка до нового учебного года и ушли.

Девушка остановилась у входа в зал. Как странно: мамы уже нет, а здесь ничего не изменилось. Дешевая мишура на стенах, пыльные голубые плафоны, усталые, постоянно фальшивящие оркестранты — все то же.

Подошел вышибала с привычно-невозмутимым выражением на тупой физиономии:

— Мистер Мартин просит вас зайти к нему.

Она молча кивнула, пересекла зал и постучала в дверь. Изнутри послышался знакомый — неприятный голос:

— Войдите.

Мария открыла дверь и, поскольку Джокер Мартин был занят разбором бумаг на своем столе, остановилась у порога. Наконец, он поднял голову, и девушка вошла.

— Вы хотели меня видеть?

— Да. Садись. Сейчас я освобожусь.

Мария тихонько опустилась на стул перед столом и впервые внимательно рассмотрела лицо Мартина. Глубокие морщины делали его жестким, а седина подчеркивала хищный холод голубых глаз. Тонкие, нежно изогнутые губы не сочетались с твердым квадратным подбородком, словно предназначались мягкому застенчивому человеку, а по ошибке достались Джокеру. Через некоторое время он отложил бумаги и тихо сказал:

— Прими мои соболезнования, Мария.

Девушка быстро опустила лицо, как будто рассматривала свои руки, проглотила подкативший к горлу ком.

— Спасибо.

Джокер деликатно помолчал еще минуту, потом объявил:

— Позавчера к нам приходил инспектор из попечительской организации. Проверял, чем здесь занимается Мэриен Флад.

Мария испуганно вскинула голову:

— И что?

Мартин ободряюще подмигнул:

— Не волнуйся, все в порядке. Ты у нас работаешь кассиром, не правда ли? Так я ему и сказал.

Она снова уткнулась в руки, а когда заговорила, голос дрожал и прерывался — Мария глотала слезы.

— Не знаю, как мне вас благодарить, мистер Мартин... за все...

Мартин перебросил какие-то листочки на столе и вдруг спросил:

— Почему ты скрыла от меня свой возраст?

— А вы бы взяли меня на работу, если бы я сказала правду?

Он неопределенно пожал плечами:

— Не знаю. Вряд ли...

— Вот поэтому и скрыла. К тому же, вы никогда не спрашивали меня о возрасте.

Мартин внимательно обвел взглядом ее лицо, плечи, шею.

— Знаешь, Мария, мне в голову не приходило, что ты еще малолетка. Вид-то у тебя совсем в.зрослый.

Она слабо улыбнулась:

— А я и есть совсем взрослая.

Мартин невесело задумался, потом встал и, подойдя к Марии, положил руку на ее плечо. Ему вспомнилась полуголодная юность в бедном квартале, таком же убогом и грязном, как тот, в котором живет эта девочка.

— Наверное, ты права. Здесь рано взрослеют.

Девушка встрепенулась:

— Скажите, мистер Мартин, я по-прежнему смогу работать в «Золотом сиянии»?

— Да, но держи ухо востро. Если, не дай Бог, начнется какая-нибудь заварушка, немедленно удирай. Тебе нельзя попадаться, а то подведешь всех: и себя, и меня.

— Я буду осторожна, мистер Мартин. Обещаю.

Мартин проводил Марию до двери, постоял на пороге, глядя на ее легкую походку, восхищенно покачал головой: хороша! Просто невозможно поверить, что девчонке нет и шестнадцати. Он несколько раз слышал, будто польские цветы распускаются раньше других. Пожалуй, это утверждение имеет под собой почву. Мартин снова — покачал головой и вернулся к столу. Мария легко шла к раздевалке. Возраст... Она редко думала о своем возрасте. Наверное потому, что еще ребенком почувствовала себя полноценной женщиной, владеющей тайнами покорения мужских сердец. Увы, эти тайны остаются недоступными для большинства представительниц слабого пола. Женщиной нельзя стать, ею можно только родиться.

* * *
Девушка открыла входную дверь.

В квартире было тихо. Питер чинно сидел за кухонным столом и с преувеличенным интересом смотрел в газету.

— Как малыш?

Он поднял голову и сухо бросил:

— Нормально. Спит.

Мария прошла в комнату, задумчиво склонилась над кроваткой. Ребенок мирно посапывал, засунув в слюнявый ротик крошечный палец. Девушка нежно дотронулась до пушистой головки, удобно положила ручку малыша поверх одеяла, но вдруг замерла под тяжелым взглядом. Она резко повернулась — на нее, не мигая, смотрел отчим.

— Чего тебе здесь нужно?

— Ничего.

Питер смущенно кашлянул и поплелся обратно.

Мария быстро переоделась. Вместо платья и комбинации накинула на плечи старенький халат, перебросила через плечо полотенце и вышла на кухню к умывальнику.

Питер уже сидел на прежнем месте возле стола. Осторожно подбирая слова, он спросил:

— Скажи, этот парень... Майк... он проводил тебя до дому?

Мария тщательно терла щеки мылом.

— Да.

— Может быть, он влюблен в тебя?

— Вполне возможно.

— Ты чересчур долго торчишь с ним у подъезда.

В голосе отчима появились злобные нотки:

— Что, не слишком-то спешишь домой?

Девушка досадливо провела полотенцем по лицу:

— А почему тебя это волнует?

Питер опустил глаза:

— Так...

— Тогда не суй свой нос в чужие дела.

Раздраженно скрипя половицами, Мария скрылась в своей комнате, а когда вышла — оттуда, карауливший у двери Питер схватил ее за локоть.

Девушка не сказала ни слова, лишь презрительно сощурила глаза и стряхнула с себя липкую руку.

— Мария, ты очень красивая девушка.

Голос его звучал умоляюще:

— Может быть, ты согласишься любить меня так же, как его? Хоть иногда, а? Тогда всем нам будет хорошо...

Она не ответила. Сегодня был трудный день, и у Марии не осталось сил ни на возмущение, ни на выяснение отношений. Бесцветным ровным голосом она проговорила:

— Питер, не будь идиотом. Я живу здесь только потому, что этого хотела бы мама. И все.

Впервые Мария назвала отчима по имени, не добавляя слова «дядя»: Она направилась в свою комнату, и Питер потащился следом за ней.

— Мария, ты же знаешь, как я к тебе отношусь и...

Девушка холодно оборвала:

— Знаю. Но ты мне не нравишься. Если тебе позарез нужна женщина, ступай на улицу и найди.

Она резко захлопнула перед его носом дверь, два раза громко повернула ключ и несколько мгновений прислушивалась к звукам за порогом комнаты. Скрипя половицами, тяжелые шаги отчима удалились на кухню. Через минуту хлопнула дверца холодильника. Только тогда Мария скинула халат и скользнула под одеяло.

От невидимого окна до нее долетел легкий ночной ветерок. Внутри ныла боль, тупая непроходящая боль тоски. Девушка закрыла глаза, и сразу над ее головой склонилось светлое мамино лицо. Кэтти что-то сказала, и Мария ее услышала.

— Будь умницей, дочка.

— Хорошо, мама.

Мария повернулась на бок и, уже засыпая, услышала, как Питер открыл очередную банку пива.

 

17

Мария стояла перед столом Мартина.

— Все в порядке. Я договорился с попечительской службой. Тебе разрешили учиться во вторую смену и по вечерам работать в «Сиянии».

Она радостно захлопала в ладоши:

— Не знаю, как вас благодарить, мистер Мартин! Вы все время мне помогаете.

Джокер улыбнулся, и Марии показалось, что он почему-то смутился.

— Просто ты мне нравишься, девочка.

Она промолчала.

— Ты — надежная, с тобой просто. Приходишь каждый вечер в одно и то же время. Никаких прогулов, никаких опозданий. И — никаких проблем, чего нельзя сказать обо всех остальных.

В эту минуту зазвонил телефон, и Джокер поднял трубку:

— Алло, Мартин слушает.

С другого конца провода долетело клокотанье громкого мужского голоса, и Мария повернулась, чтобы уйти. Жестом остановив ее, Мартин почтительно ответил невидимому собеседнику:

— Да... Да, я понял. Подождите минуту.

Он прикрыл рукой микрофон:

— Мария, тебе представилась возможность оказать мне ответную услугу. Сейчас я разговариваю с одним очень важным господином. Ему нужна дама для вечеринки. Мне кажется, лишних пять долларов тебе не помешают.

Девушка замялась:

— Я не знаю, что вам сказать, мистер Мартин. Я не знаю-Боюсь, что не смогу.

Джокер сразу понял и рассеял ее страхи:

— Не бойся. Он — приличный состоятельный человек, поэтому хамство исключено. Все, что от тебя требуется, так это: веселиться, танцевать. Словом, не быть букой. В половине четвертого ты должна приехать к нему. Поторопись.

Она все еще колебалась:

— Вы обещаете, что кроме этого мне ничего не придется делать?

— Обещаю.

— О, Господи! У меня же нет ни одного приличного платья... Извините, господин Мартин, но я вынуждена отказаться.

— Возьми то, в котором ты здесь танцуешь, оно тебе к лицу. Принесешь завтра вечером. Ну что, договорились?

Других причин для отказа Мария не нашла и, тяжело вздохнув, кивнула головой. Да и как отказать своему благодетелю?

— Договорились, мистер Мартин.

Он улыбнулся:

— Я знал, что ты умная девочка. Собирайся и приходи сюда за адресом.

Мартин подождал, пока за девушкой захлопнулась дверь и тихо проговорил в трубку:

— Джек, сегодня к тебе придет совсем зеленая малышка. Будь поаккуратней. Она мне нужна, так что не спугни.

Минуту-другую Джокер слушал своего приятеля, потом решительно возразил:

— Послушай, разве я тебя когда-нибудь обманывал? Такой роскошной девочки ты еще не видел. Это — точно. Но смотри, не влипни в историю. Она несовершеннолетняя, хотя выглядит на все двадцать. Веди себя как джентльмен и не гони картину. Подожди, пока крошка привыкнет. Да ты и сам все знаешь.

Не успел он положить трубку, как, сверкая дешевыми украшениями, появилась одетая в бальное платье Мария. Она взяла адрес и вышла из «Золотого сияния».

* * *
Такси остановилось в дорогом квартале перед красивым многоэтажным домом. Мария еще расплачивалась с водителем, а швейцар уже распахнул тяжелую дверь. Услышав от девушки: «Квартира мистера Остера», он окинул ее понимающим взглядом и подсказал:

— Семнадцатый этаж, мисс.

Точно так же на Марию смотрел и лифтер, когда они поднимались вверх.

Кабина остановилась.

— Пожалуйста, налево, мисс.

Девушка нажала кнопку звонка, дверь немедленно открылась. Перед Марией стоял высокий мужчина во фраке.

— Мистер Остер? Меня зовут Мария Флад.

Мужчина бесстрастно отчеканил:

— Войдите. Я доложу мистеру Остеру о вашем приходе.

Мария осталась у порога, а через минуту в холл стремительно ворвался низенький круглый человек в темном деловом костюме. Он издали протянул девушке руку.

— Добрый день, мисс. Я — Джек Остер.

— Мария Флад.

Коротышка отступил на шаг, с неподдельным восторгом оглядел гостью, потом театрально всплеснул пухлыми руками:

— Боже мой! Раз в жизни Джокер сказал правду. Вы сказочно красивы!

Мария самодовольно улыбнулась:

— Благодарю, мистер Остер.

— Называйте меня просто Джеком, так будет удобнее. Входите. Сегодня вы — хозяйка.

Остер взял девушку за руку и ввел в гостиную. Марии никогда не доводилось видеть такой огромной, такой роскошной комнаты. Длиной она была не меньше двенадцати метров, а высокие окна во всю стену создавали впечатление удивительной легкости и простора.

Пока Мария изумленно озиралась по сторонам, хозяин подлетел к передвижному бару на колесиках.

— Что предпочитаете: «Манхэттен»? «Мартини»?

Девушка неуверенно спросила:

— Можно «Коку»?

Джек собрал круглое лицо в гримасу тупого изумления, но тут же, вежливо улыбнувшись, дернул за какой-то шнур у стены. Немедленно появился неслышный лакей во фраке:

— Да, сэр?

— Джордан, «Коку» для мисс Флад.

Марии показалось, что Джордан сейчас тоже рассмеется, но он бесстрастно подтвердил:

— Да, сэр.

Девушка осмелела:

— И побольше льда.

Лакей повернул к ней учтиво-холодное лицо:

— Слушаюсь, мэм. Побольше льда.

Через мгновение он исчез.

Мария повернулась к хозяину:

— Джокер попросил меня приехать сюда в половине четвертого. Надеюсь, я появилась не слишком рано?

Остер налил себе виски со льдом, быстро и с видимым удовольствием отпил.

— Ну разве такая красавица может приехать к кому-нибудь слишком рано? Мне бы хотелось увидеть вас намного раньше.

Звякнул колокольчик.

— Мария, я вынужден вас покинуть. Пожалуйста, простите меня. Пришел кто-то из приглашенных, и мне необходимо его встретить.

Джек ушел, а вместо него в комнате появился лакей с бутылкой «Коки» на серебряном подносе. Стараясь держаться непринужденно, Мария принялась потягивать из хрустального бокала свой любимый напиток, но когда в комнату вместе с хозяином вошли несколько человек, едва не ахнула от удивления: среди гостей сияла улыбкой популярная кинозвезда. Шикарные фильмы с ее участием частенько демонстрировались в кинотеатре на 86-ой улице. Вместе с ней пожаловал известный журналист; его статьи Мария встречала на первых полосах утренних газет.

Снова звякнул колокольчик. Джек умчался и через минуту привел еще кого-то, потом еще... В просторной гостиной стало тесновато, туда набилось довольно много народу, и у Марии сложилось впечатление, будто она попала на парад знаменитостей. Теряясь в догадках, о чем можно беседовать со столь замечательными людьми, девушка почти не открывала рта, а лишь улыбалась и внимательно прислушивалась к разговорам гостей. В конце концов ей стало ясно, что сказочно богатый Остер финансирует какие-то театральные постановки и поддерживает артистов.

Несмотря на свое богатство, Джек Остер показался Марии приятным, хотя и излишне суетливым человеком. Он все время бегал по комнате. Беседуя то с одним, то с другим важным гостем. Остер не забывал спросить Марию, удобно ли, весело ли ей. Этакий заботливый папаша.

В середине вечера к ней подошел журналист — тот самый, знаменитый и развязно спросил, чем занимается Мария в свободное от вечеринок время. На секунду девушка смешалась, но очень быстро нашла ответ, причем, правдивый.

— Я — танцовщица.

Из дальнего угла гостиной к ним подлетел озабоченный Остер. Убедившись, что Марии не нужна его помощь, он одобрительно улыбнулся и тут же унесся прочь. Журналист не отставал.

— Где вы работаете? Я хочу написать о вас в своей статье.

Мария лучезарно улыбнулась:

— О, это замечательно! Но я пока не готова к широкой известности. Хочу надеяться, что вы вспомните свое обещание, когда мне понадобится реклама.

Собеседник Марии был сильно навеселе. Уж он-то прекрасно знал, каких девочек приглашал к себе Остер, поэтому решил поставить на место зарвавшуюся шлюшку.

— Так вы — танцовщица? Исполните нам что-нибудь. Ну, не ломайтесь. Станцуйте.

В гостиной повисла напряженная тишина. С откровенным любопытством все уставились на Марию, эту очередную красотку с панели. Широко открытыми, по-детски искренними глазами она посмотрела своему недоброжелателю прямо в лицо:

— С удовольствием... в другой раз. Сегодня вынуждена вас огорчить, поскольку у меня обострилась профессиональная болезнь танцовщиц.

Журналист ухмыльнулся:

— Что это еще за профессиональная болезнь танцовщиц? Никогда не слышал о такой.

Мария сочувственно протянула:

— Боюсь, что вы не слышали о многом. В том числе, и о растяжении связок.

Грохнул дружный хохот — остроумие новой девочки Остера понравилось всем. Сам Джек одобрительно похлопал Марию по плечу:

— Умница.

Гости начали расходиться в половине третьего ночи, а уже около трех Мария и Остер остались в гостиной одни. Джек тяжело опустился на стул:

— Как я устал! Слава Богу, что на этой неделе ничего похожего уже не будет.

Девушка озадаченно спросила:

— Но если вам не нравятся такие сборища, зачем вы их устраиваете?

Он улыбнулся, развел руками:

— Я вынужден терпеть некоторые неудобства. Вынужден, поскольку интересы бизнеса превыше моих желаний. Кроме того, все эти люди будут страшно огорчены, если вдруг я перестану их приглашать. Еженедельные вечеринки стали нашей традицией.

— Вы хотите сказать, что все это происходит каждую-неделю?

— Да, именно.

И с гордостью добавил:

— Без остеровских вторников Нью-Йорк много потеряет!

Мария попыталась осмыслить услышанное, но не смогла: какая разница, будет кто-то огорчен или нет? Неожиданно она спохватилась:

— Мне пора, мистер Остер.

Джек томно закатил глаза:

— А нужно ли вам уходить? Ведь так поздно...

Мария резко поднялась:

— Нет, мистер Остер. Спасибо. Меня ждут дома.

Он тут же поднялся и полез в карман.

— Я вас понимаю. Простите мою забывчивость.

Через секунду из руки Остера в ее кулачок перекочевала смятая зеленая бумажка. Мария почему-то постеснялась ее развернуть и так, зажав банкноту в руке, направилась к выходу. Возле двери она улыбнулась прощальной улыбкой:

— Большое спасибо, мистер Остер! Я прекрасно провела у вас время.

— О, вы доставили мне огромное счастье видеть вас, дорогая. Надеюсь испытать эту радость еще раз. Ну, хотя бы на следующей неделе.

Мария замялась:

— Не могу обещать, мистер Остер. Сначала мне надо поговорить с мистером Мартином.

Джек рассмеялся:

— Пусть это вас не беспокоит. Со стариком Мартином я договорюсь сам.

— Спокойной ночи, мистер Остер.

— Спокойной ночи, Мария.

Девушка вошла в лифт, помахала из него Остеру и, когда дверцы закрылись, разжала ладонь. Невероятно, Джек дал целых двадцать долларов! Столько, сколько платил Мартин за полную рабочую неделю. То время, что кабина ползла вниз, Марию терзала тревога: а вдруг Остер дал ей крупную купюру по ошибке?

Лифт остановился, сомнения кончились. Она быстро засунула деньги в сумочку и вышла из подъезда. Швейцар встретил ее на крыльце изумленным взглядом:

— Такси, мэм?

Девушка недоверчиво покосилась на его застывшее в почтительной улыбке лицо, потом посмотрела на пустынную ночную улицу. А почему бы и нет? Сегодня у нее куча денег.

 

18

В начале четвертого такси привезло Марию к ее давно уснувшему, темному дому. Она медленно поднялась на крыльцо.

— Мария!

Из непроглядной черноты возле подъезда вынырнула высокая фигура.

— Майк? Как ты здесь оказался?

— Очень просто, ведь мы договорились встретиться. Что-нибудь случилось?

Майк встревоженно смотрел на девушку. И этот взгляд, и весь его растерянный вид почему-то вызвали в Марии глухое раздражение. Чиркнув спичкой, она закурила.

— Я простоял у «Золотого сияния» до половины первого, потом мне сказали, что ты ушла еще днем. Здесь тебя тоже не оказалось. Я страшно волновался.

— Ну и напрасно волновался. Я была на вечеринке.

— На вечеринке? У кого?

— У Джека Остера. Ты его не знаешь.

— Как тебя туда занесло?

— Джокер попросил.

Майк тихо выдавил:

— Мне это не нравится.

Мария глубоко затянулась:

— Почему?

— Не нравится, и все. Мартин не имел права посылать тебя к кому-то на квартиру и вообще... втягивать в такие дела.

Мария взбесилась. В глубине души она понимала, что Майк прав, но двадцать долларов! И почти даром.

— Оставь свое мнение при себе. Меня оно совершенно не интересует.

Он твердо повторил:

— Ты не должна ходить на эти вечеринки.

— Послушай, мальчик, кто дал тебе право здесь командовать? Должна, не должна... Если бы ты не шпионил за мной, то вообще бы ничего не узнал. Дура я, что все рассказала. В следующий раз буду умнее.

— Зачем ты так, Мария? Я вовсе не шпионил, а пытался выяснить, не случилось ли с тобой чего-нибудь и...

Она резко перебила:

— Как видишь, со мной ничего не случилось. Теперь можешь спокойно двигать домой. Знаешь, что-то ты мне стал надоедать!

Глухо хлопнула дверь подъезда, стихли шаги на лестнице, а Майк все стоял под слепыми окнами темного дома, словно непривычная тяжесть в сердце мешала ему уйти.

* * *
Питер сидел за кухонным столом перед недопитой банкой пива. Увидев Марию в бальном платье, он поперхнулся и сквозь натужный кашель прохрипел:

— Где ты была?

— На работе.

— Тогда почему твоему парню сказали, будто тебя там нет?

Мария молча пошла в свою комнату, однако отчим преградил ей дорогу:

— Я спрашиваю, где ты шлялась?

— Сказала же: на работе. Еще раз повторить?

Он схватил девушку за плечи:

— В таком похабном виде? С голыми сиськами?

Мария устало поморщилась:

— Не ори. Это — мое рабочее платье. Я сегодня так устала, что даже не смогла переодеться. Завтра мне надо отнести его обратно.

Он сбросила с себя его руки:

— Что уставился? Отвяжись!

Прежде, чем Мария успела что-нибудь сообразить, Питер вырвал из ее рук сумочку. Сверху лежала двадцатидолларовая бумажка. Отчим осторожно вынул хрустящую банкноту:

— Откуда у тебя такие деньги?

Мария ухмыльнулась:

— Чаевые.

— Хватит врать! Покажи мне идиота, который за танцульки додумался бы отвалить такую кучу деньжищ. Последний раз спрашиваю, где взяла?

Она не ответила.

— Курва проклятая!

Тяжелая оплеуха отбросила Марию к стене. От удара оборвалась бретелька, платье поползло вниз. Подхватив его, девушка прикрыла грудь и прижалась спиной к стене.

Питера распирала пьяная злость:

— Меня не проведешь! Я-то тебя сразу раскусил. Сколько раз пытался твоей матери раскрыть глаза, но она и слушать не хотела! А зря... Вырастила шлюху. Хорошо, что Кэтти не дожила до этого дня!

Девушка бесстрастно вставила:

— Хорошо для тебя, не так ли?

От этих слов Питер окончательно взбесился и, вытащив ремень, попытался ее ударить. Девушка увернулась, отбежала к столу. Там лежал тесак для резки мяса с тусклым, зазубренным лезвием. Быстрым движением Мария нацелила острие ножа в шею отчима.

— Только попробуй!

Питер остолбенел. Выражение пьяной тупости на опухшей физиономии мгновенно сменилось гримасой ненависти и страха.

— Мария! Ты в своем уме?

Девушка недобро усмехнулась:

— А ты проверь!

Не сводя тревожного взгляда с ножа, он попятился к двери.

— Ну, ладно-ладно.

— Деньги!

Отчим тяжело вздохнул.

— Деньги!

Не опуская ножа, Мария сделала один маленький шаг, и Питер швырнул двадцатидолларовую бумажку на стол. В тот же миг сумочка скрыла купюру от алчных глаз пьяницы.

— Запомни, старый козел! Если когда-нибудь ты посмеешь подойти ко мне и дотронуться хоть одним пальцем, я убью тебя и да поможет мне Бог. Зарежу, понял?

За Марией закрылась дверь ее комнаты, дважды щелкнул замок. Да, девчонка не шутит — это Питер отчетливо понял и когда доставал из холодильника пиво, руки у него дрожали.

Девушка без сил прислонилась к закрытой двери. Со дня смерти матери минул только месяц, а ей казалось, будто прошла тысяча лет.

Мария посмотрела на тесак, зябко передернула плечами, потом положила его под матрас и только тогда разделась.

С тех пор, ложась спать, она всякий раз проверяла, на месте ли нож.

19

Поездка к Остеру стала началом ее работы в качестве хозяйки вечеринок у множества богатых приятелей Джокера Мартина. С этими господами у Марии ни разу не возникало никаких двусмысленных ситуаций. Все они относились к девушке с большим почтением и предупредительностью, а, кроме того, хорошо платили. Скоро у нее завелись свободные деньги. Постепенно общение с пожилыми мужчинами стало Марии нравиться гораздо больше, чем со сверстниками. Мальчишки постоянно досаждали ей неловкими ухаживаниями, а когда она их отвергала, грубили и задирались. Мария не сердилась, поскольку чувствовала себя намного старше своих одноклассников. Что могли знать глупые несмышленыши о реальной жизни за стенами школы?

В течение всей зимы Мария ни разу не виделась с Майком. Ссора возле ее дома пролегла между ними, словно невидимая граница, а из-за работы на вечеринках пришлось отменить даже те несколько встреч, о которых договорились заранее.

Марию подозвали к телефону.

— Мария? Это я, Майк.

Девушка вспыхнула от радости. До этой минуты она не осознавала, насколько соскучилась по долговязому доброму парню.

— Как дела, Майк?

— Прекрасно. А как ты живешь?

— Нормально.

— Я давно хотел увидеться с тобой, да все не получалось. Был очень занят...

— Спасибо, что позвонил. Мне тебя не хватало.

Его голос потеплел:

— Правда?

— Честное слово.

— Может, встретимся после работы?

— Конечно.

— Буду ждать тебя внизу на прежнем месте. Идет?

— Хорошо.

— Мария...

Он замялся.

— Что, Майк?

— Сегодня ты меня не обманешь?

— Нет. Не обману.

Когда девушка вышла из «Золотого сияния», Майк уже поджидал ее, опершись на капот чьей-то машины. Минуту они молча разглядывали друг друга.

Марии показалось, что он похудел и страшно устал.

— Привет, Майк.

Парень криво усмехнулся:

— Привет.

— Ты не хочешь пригласить меня на чашку кофе?

— Разумеется, хочу.

Она привычно повернула к аптеке, однако Майк взял ее за руку и уверенно повел в ближайший ресторан. Мария восхищенно дотронулась до тугой складки на белоснежной накрахмаленной скатерти:

— Да, не слабо мы теперь живем!

Он подтвердил:

— Еще бы! Лучше всех.

Беспечный тон не помешал ему долго изучать меню и, в конце концов, заказать только булочки и кофе. Мария заговорила первой:

— И чем же ты был так занят?

— Да ничем особенным: работой, школой... А что нового у тебя? Наверное, маленький Питер сильно подрос?

Девушка улыбнулась:

— О, да. Начал ходить. Вовсю лопочет, меня называет: «Я-я».

Майк долго расспрашивал ее о доме, и Мария заметила, что он ни разу не упомянул Питера, словно того вообще не было.

— Майк, как твоя работа? По-прежнему надрываешься?

— Приходится. Ничего не поделаешь.

Он молча смотрел, как девушка пьет кофе. Мария перехватила его взгляд:

— В чем дело, Майк? Ты ни к чему не притронулся.

— Я сыт.

Майк резко встал, швырнул на стол деньги:

— Пошли отсюда.

Ничего не понимая, Мария вышла вслед за ним на улицу.

— Что случилось, Майк?

— Я должен тебе кое-что передать.

— Мне? От кого?

— От Росса. Он просил сказать, что через месяц вернется домой.

Мария опустила голову.

— Так вот зачем ты позвонил. А я-то думала...

Он не ответил.

— Спасибо за радостное известие. Что мне прикажешь делать? Прыгать от счастья?

Майк неуверенно пожал плечами.

— Он все еще думает, что ты — его девушка.

Мария блеснула глазами:

— Ну, а что ты думаешь?

— Если честно, не знаю.

Девушка отступила в тень какого-то подъезда:

— Майк, иди сюда.

Он шагнул в темноту и почувствовал на своих плечах ее руки. Теплые губы Марии прижались к его губам. Несколько мгновений Майк стоял неподвижно, потом, словно оттаяв, крепко обнял девушку. Они долго стояли возле незнакомого подъезда.

Наконец, Мария разжала руки.

— А теперь что ты думаешь?

— Я о тебе ничего не знаю, Мария. Мне казалось, что ты не хочешь меня видеть. В прошлый раз я ждал тебя полночи. Помнишь? А ты обманула, поехала на какую-то вечеринку.

В темноте ее глаза вспыхивали зеленоватыми искрами, как у кошки.

— Я должна зарабатывать деньги, Майк. А за вечеринку мне хорошо заплатили.

— Значит, за деньги ты способна на все?

Мария не обиделась, лишь погрустнел голос:

— Ничего плохого я не делаю, запомни. Просто не хочу жить так, как жила моя мать. Ты видел, во что ее превратила нищета.

— Но разве это...

— Не надо.

Мария легонько зажала ему рот:

— Ты слишком любишь разговаривать и не любишь целоваться. Во всяком случае, со мной. Я уже подумываю, все ли у тебя в порядке?

Майк тихо рассмеялся счастливым смехом и, прижавшись лицом к лицу Марии, пошутил:

— Может, это и к лучшему. Но ты не сомневайся, я наверстаю упущенное.

Улица спала глубоким сном, когда они подошли к дому Марии и спрятались в подъезде от влажного мартовского ветра. Некоторое время Майк внимательно смотрел в ее лицо, потом прошептал:

— Мария, я люблю тебя. Ведь ты знаешь это?

Она кивнула.

— Я люблю тебя с той минуты, когда мы встретились в лифте. Но мне и во сне не могло присниться, что ты полюбишь меня. За какие такие достоинства? Ведь я сильно проигрываю рядом с Россом. У него есть все, а у меня — ничего.

— А мне ничего и не надо.

— Предположим... Но ты можешь иметь все, что захочешь. Стоит только тебе шевельнуть пальцем, и любой мужик разобьется в лепешку.

Мария тщеславно улыбнулась:

— Знаю. Но мне наплевать на этих козлов. Все они думают, что за деньги смогут от меня чего-нибудь добиться, но пока ни у кого ничего не получилось.

Майк лукаво улыбнулся:

— И я — козел?

— Самый большой из всех! Но ты мне нравишься. Очень.

Он притянул к себе Марию, и они затихли в долгом поцелуе.

Неожиданно девушка его оттолкнула и удивленно проговорила:

— Майк, ты сводишь меня с ума?!

— И очень этому радуюсь.

Мария задумчиво покачала головой:

— Ничего не понимаю. Ни с кем я себя не чувствовала так... чудесно.

Майк снова обнял ее:

— Сделай правильный вывод, крошка. И не шути со мной, ведь теперь у тебя действительно есть парень. Это — я.

 

20

Питер сидел в темной комнате возле открытого окна и злился: сегодня у Марии короткий рабочий день, а потому она давно должна быть дома. Он выглянул на улицу — по тротуару в обнимку шла молодая парочка. Питер сразу узнал Марию и этого... Майка, чтоб его черт побрал. Девчонка — дрянь, окончательно отбилась от рук. Шляется по городу с парнями, а он, Питер вынужден часами ожидать ее дома.

За короткое время из игривой девушки Мария превратилась в совсем взрослую, смелую и независимую женщину. И все из-за этой проклятой работы! На своем веку Питер предостаточно наслушался рассказов о том, чем занимаются девочки для танцев, а кое с кем из таких отпетых шлюх даже проводил время. Правда, это было давно, еще до женитьбы на Кэтти.

В голове Питера зашевелились сальные мысли, от которых он сразу взмок. Вот полуодетая Мария идет к умывальнику, и в вырезе халата белеет нежная кожа груди.

Питер облизал пересохшие губы, ладонью вытер мокрый лоб. Девчонка обнаглела и ведет себя так, словно его вообще нет в природе: крутит хвостом с другими мужчинами, разгуливает по квартире в открытых платьях. Может, она делает это нарочно? Дразнит?

Питер тяжело поднялся со стула, пошатываясь, доплелся до кухни. Пива в холодильнике не было. Последнюю банку он выпил час назад. Черт побери все на свете! Некоторое время Питер изрыгал ругательства в пустой холодильник, потом вспомнил о припрятанной в гардеробе бутылке сливовицы. Он быстренько отыскал ее за стопкой белья, трясущейся рукой вынул пробку и отхлебнул прямо из горлышка.

В желудке загорелось приятное тепло, а через минуту Питер почувствовал себя сильным и смелым. Сейчас он покажет этой поганке, кто здесь хозяин!

Осторожно неся перед собой недопитую бутылку, Питер вернулся в комнату и выглянул в окно — никого. Дом давно затих, на лестнице — ни звука. Он подождал минут десять, отпил еще несколько глотков.

Интересно, где сейчас болтается эта шлюшка? Наверняка в подъезде. С парнем. Уж кто-кто, а Питер знал, чем можно так долго заниматься в подъезде. У, тварь, всем дает, кроме Питера. В хмельной голове появилась прекрасная идея, и он немедленно ее осуществил. Прокравшись на лестничную площадку, Питер заглянул через перила вниз. Так и есть: целуются. В самом темном углу. Спина Майка заслоняла девушку, и до Питера долетал только ее тихий смех. Лишь дурак поверит, будто дело здесь ограничилось поцелуями, но Питер — не дурак.

Наконец, Мария легонько оттолкнула парня, и Питер сверху увидел улыбающееся девичье лицо с припухшими губами.

Майк спросил:

— До завтра?

Легко рассмеявшись, девушка повернулась к лестнице.

— Конечно, до завтра.

Питер на цыпочках влетел в квартиру и спрятался в темной гостиной напротив зеркала. С этого места он хорошо видел отражение кухни и детской. Питера сжигала ревность. Он поднес бутылку к губам, но руки так дрожали, что сливовица облила щеки.

Без скрипа открылась входная дверь, в желтом пятне тусклого света появилась Мария. Она заглянула в кухню, негромко окликнула:

— Питер!

Ответа не последовало.

— Питер, ты спишь?

Питер затаился за дверью. Пусть думает, будто он спит.

Девушка прошла в свою комнату, включила настольную лампу.

Питер осторожно перевел дыхание: кажется, эта ***** поверила, что он спит и поэтому не закрыла за собой дверь. Хорошо! Вот она сняла платье, и до Питера долетело ее веселое мурлыканье. Похоже, у Марии сегодня прекрасное настроение. С чего бы это?

Внезапно она подняла голову, и Питер замер: неужели заметила? Но нет, обошлось. Девушка спокойно прошла в кухню, там полилась в умывальник вода и загремели кастрюли — Мария мыла посуду.

Напевая, она вернулась в свою комнату, расстегнула лифчик, ладонью потерла красные следы от бретелек. Потом скрылась за дверцей шкафа.

Питер допил бутылку, вытер губы тыльной стороной руки. Его начало развозить.

Снова зашелестели легкие шаги. Он поднял голову и застыл с отчаянно бьющимся сердцем — Мария вышла из детской в незавязанном кимоно, под которым больше ничего не было! Девушка прошла на кухню, пустила воду, и Питер сообразил, что сейчас она будет принимать ванну. Мария никогда не делала этого при отчиме, но сегодня осмелела. Ха, ему удалось обмануть девчонку! Сначала Питер подкрался к двери кухни, потом передумал, перебежал в детскую и притаился за открытой дверью.

Тем временем ничего не подозревавшая девушка нежилась в теплой воде. Когда-нибудь и у нее будет настоящая белая ванна, а не это облупленное корыто. Но даже в нем вода остается прозрачным ласковым чудом.

Мария не спеша намылила тело, так же медленно смыла пену, потом откинулась на стенку ванны. Закрыла глаза. Майк... Он — необыкновенный. Когда Майк ее целовал, у Марии закружилась голова, внутри появился какой-то сладкий жар и едва не подкосились ноги. Все это странно... И прекрасно, как в книге.

Вода остыла. Девушка открыла глаза, вылезла из ванны и, завернувшись в полотенце, пошла в свою комнату.

Уже поздно, пора спать.

Войдя в детскую, она бросила полотенце на спинку стула и уже хотела надеть ночную рубашку, как вдруг внезапный страх заставил ее обернуться. Перед ней неподвижно стоял Питер. На миг Мария застыла, потом в ужасе прикрылась рубашкой. Глупо осклабясь, пьяный отчим протянул трясущиеся руки:

— Мария!

Не спуская с него глаз, девушка отбежала за детскую кроватку. Страх сменился взрывом ненависти. Свистящим шепотом Мария скомандовала:

— Вон отсюда!

Пошатываясь, Питер стоял перед ней и облизывал толстые губы. На лбу выступили крупные капли пота, глаза остекленели. Мария пришла в бешенство:

— Вон отсюда, пьяная скотина.

Едва двигая языком, он невнятно пробормотал:

— Мария, почему ты злишься на меня? Ведь я тебя люблю.

Питер сделал к ней шаг, и Мария замерла.

— Пошел вон, козел вонючий!

От шума заплакал ребенок. Инстинктивно она опустила глаза к малышу, всего на один миг, но этого было достаточно. Питер схватил ее за руку и с силой притянул к себе.

Мария попыталась вывернуться из потных объятий — не получилось. Тогда она обеими руками вцепилась в постылую физиономию:

— Пусти! Сукин сын!

Вскрикнув, он разжал руки, провел ими по лицу, тупо уставился на окровавленные пальцы.

Мария с ненавистью выдохнула:

— Ну что, получил? Катись отсюда!

Пьяный Питер почти не чувствовал боли, но от вида собственной крови пришел в страшную ярость. Тяжелым ударом в лицо он свалил девушку с ног и медленно пошел к ней.

Собравшись в пружину, Мария вскочила, метнулась к кровати, попыталась вытащить из-под матраса нож. Не успела. Питер схватил ее за волосы и вторым ударом по голове свалил на постель. Мария упала молча. От боли в мозгу вспыхнул резкий свет, из глаз брызнули слезы. Тело перестало слушаться Марию и лишь вздрагивало под тяжелыми кулаками. Последнее, что она почувствовала на краю беспамятства, была пронзительно-острая боль внизу — то ли в животе, то ли в промежности. В кроватке надрывался от крика ребенок.

* * *
Сознание медленно возвращалось в оглушенную голову. Мария медленно открыла глаза. По-прежнему горела настольная лампа, но звезды за окном уже начали тускнеть.

Постепенно девушка вспомнила все. Она резко села в кровати и вскрикнула от боли. На полу валялась одежда Питера — несвежие вонючие тряпки, от вида которых Марию затошнило. Зажав рот, она выбежала на кухню. Ее рвало, до колик в животе, потом начался озноб.

Мария быстро налила в ванну горячей воды, влезла в нее и принялась исступленно тереть себя мочалкой. Распаренная кожа скрипела под пальцами, но липкая грязь забилась куда-то глубоко и никак не смывалась. Наверное, от нее Марии не избавиться никогда.

Вода немного усмирила боль в избитом теле; Мария вылезла из ванны, и, мокрая, вернулась в детскую. Там она достала из шкафа чистое полотенце, тщательно вытерлась, надела свежее белье, юбку и блузку. Аккуратно причесалась, накрасилась, и, пока девушка все это делала, зеркало отражало ее застывшее, словно маска, лицо. Живыми оставались только глаза. В них светилась неукротимая ненависть.

Закончив туалет, Мария подошла к постели, расправила простыни, застелила одеяло. Наволочка оказалась запятнанной кровью и девушка ее сменила. Снова запищал ребенок. Двигаясь быстро и четко, как заведенная, она перепеленала малыша, дала ему бутылочку с водой, потом положила обратно в кроватку. Твердо подошла к постели, выдернула из-под матраса нож и вошла в комнату отчима. Вспыхнул свет, но Питер не шелохнулся. Лежа на спине, он громко храпел, и кровать тяжело прогнулась под его бесформенной тушей.

Мария поднесла нож к потному красному лицу:

— Просыпайся.

И тут же наотмашь ударила по щеке:

— Просыпайся, гадина!

Питер открыл глаза и мгновенно протрезвел — над ним склонилось искаженное звериным оскалом лицо Марии. Сначала он ничего не мог понять, но, увидев нож, побледнел.

— Что ты делаешь, Мария? Опомнись.

Тихим внятным шепотом девушка ответила:

— Я пришла выполнить свое обещание. Помнишь его?

Он застыл, боясь шелохнуться.

— Ты сошла с ума!

— Сначала сошел с ума ты.

Мария улыбнулась и длинным, ловким взмахом ножа полоснула его по лицу. Ткани под лезвием разошлись, словно арбузная корка. Глубокая рана от уха до подбородка на секунду блеснула чем-то сочным и красным и тут же залилась омерзительно-густой кровью.

Питер дико взвыл, вскочил на ноги и, волоча за собой одеяло, вылетел из квартиры. Подъезд наполнился его истошными воплями.

Едва Мария вышла следом за ним, как отчим тонко визжа, кинулся вниз по лестнице. Буквально на второй ступеньке он запутался в одеяле и, как бочка, скатился на нижнюю площадку.

Девушка молча смотрела на окровавленного Питера. От его крика стали открываться двери соседних квартир. Дом проснулся.

Мария закрыла глаза и тут же увидела лежащую на ступеньках мертвую мать. Усилием воли девушка отогнала горестное видение. Не обращая внимания на нарастающий шум в подъезде, она вернулась в квартиру и плотно прикрыла за собой дверь.

Мария аккуратно вымыла нож, положила его на кухонный стол. Вытерла руки, потом села на любимый мамин стул. Здесь Кэтти обычно дожидалась возвращения Марии с работы. Свет немощной лампочки показался нестерпимо ярким. Только теперь она почувствовала невероятную усталость и закрыла глаза.

Дверь вздрогнула от сильного стука. Мария спокойно пригласила:

— Войдите.

Так она встретила полицию.

 

21

Пожилая дама из попечительской службы продолжала настаивать:

— Мария, для такого поступка должна быть причина, причем, веская. Назови мне ее.

Девушка подняла неподвижный взгляд, сжала губы и молча покачала головой.

— Ты ведь не хочешь попасть в исправительную колонию?

Марию упрямо передернула плечами:

— Какая разница: назову я причину или нет? Все равно посадят...

— Девочка, ты многого еще не знаешь. Одно дело — школа-интернат и совсем другое — колония. Подумай!

В широко открытых глазах Марии не было ни раскаяния, ни надежды, а лишь тупая безысходность.

— И то, и другое — за решеткой.

— Мне казалось, что ты собиралась воспитывать своего братика...

Мария вскинула голову:

— А можно? Если я расскажу правду, мне разрешат остаться с ним?

Попечительница грустно покачала головой:

— Нет. Для воспитания ребенка ты еще слишком мала. Но...

— Значит, нас все равно не оставят вместе? И меня упрячут подальше?

Пожилая дама молча опустила голову: ей нечего было сказать. Мария решительно встала.

— Ну, хватит. Давайте быстрее покончим с этим делом.

* * *
В пустом зале суда был занят, да и то не полностью, лишь первый ряд. Там сидело несколько зевак — любителей порыться в житейской грязи. Они лениво оглядели проходившую к своему, месту Марию. Кто-то легонько тронул ее за локоть:

— Привет, Мария.

Девушка вздрогнула: Майк. Она медленно повернулась и равнодушно посмотрела сквозь парня в тусклую, давно не крашеную стену. Майк ободряюще улыбался, однако глаза тревожно вглядывались в ее осунувшееся лицо, а губы чуть слышно прошептали:

— Я пытался добиться свидания, но мне не разрешили.

Девушка вяло отвернулась. Бессмысленно объяснять этому мальчику, что она сама просила никого к ней не пропускать. Он не поймет, как тяжело сейчас Марии видеть людей. Всех без исключения. И даже его. Майка.

Она молча прошла мимо. Из-за спины донесся шепот попечительницы:

— Какой приятный у тебя друг!

— Я не знаю его... Первый раз вижу.

По усталому лицу судьи было видно, что ему смертельно надоели и обвиняемые, и подсудимые, и свидетели, и вообще все. Судья окинул Марию хмурым взглядом:

— Вы обвиняетесь в вооруженном нападении на своего отчима с применением холодного оружия.

Девушка не ответила, и судья повернул голову к секретарю:

— Мистер Ритчик пришел?

Секретарь вызвал:

— Мистер Ритчик!

Из задних рядов неуклюже вывалился Питер.

Бинты все еще скрывали оплывшее лицо, но по нервному покашливанию Мария поняла, что он трусит.

Его появление не вызвало в девушке ничего, кроме холодного недоумения: неужели она могла терпеть рядом с собой этого чужого, неприятного человека? За пять недель, что прошли со страшной ночи, Мария повзрослела на целую жизнь.

Судья приступил к делу:

— Мистер Ритчик, расскажите нам, что произошло?

Питер негромко откашлялся:

— Позвольте вам сказать, ваша честь, что она — дрянная девчонка. Шляется по ночам... Подолом метет. Как устроилась работать в танцзал, так ни разу вовремя домой не пришла. Являлась за полночь или даже к утру. В тот вечер я потребовал, чтобы она вела себя прилично, как и подобает девушке. Ну, а потом эта... она пробралась в мою комнату и напала на меня.

Хотела убить.

Девушка грустно усмехнулась. Если бы не грязь, которая упадет на мамино имя, Мария рассказала бы им все. Но Кэтти заслужила покой, и ее дочь будет молчать.

Суд кончился быстро. Марию поставили перед кафедрой, и судья сквозь очки сурово посмотрел на осужденную.

— Мария, мы посылаем тебя в исправительную колонию.

Там ты будешь находиться до своего восемнадцатилетия и приобретешь полезную профессию, а также навыки христианского образа жизни. Надеюсь, что наказание пойдет тебе на пользу.

Мария не ответила.

— У осужденной есть вопросы?

Она молча покачала головой.

Судья стукнул молоточком, поднялся со своего места и торжественно проследовал к выходу. Когда дверь за ним закрылась, попечительница скомандовала:

— Пойдем со мной, Мария.

Без единого звука девушка двинулась вслед за ней и когда проходила мимо загородки, увидела Майка. Он пытался что-то сказать, но Мария ничего не слышала, ничего не понимала. Только за дверью к ней вернулась способность чувствовать, и она заплакала.

В сопровождении попечительницы и полицейского Марию перевезли в отдаленную безлюдную часть Бронкса, где размещалась колония для несовершеннолетних преступниц. Выйдя из машины, девушка с любопытством огляделась по сторонам — тихо и пустынно, как в деревне.

Через час одна из воспитанниц, с любопытством стреляя глазами на новенькую, провела ее по длинному серому коридору к кабинету врача, открыла дверь и пропустила Марию вперед себя:

— Входи, подружка.

Худощавый седой человек поднял утомленное лицо. Девушка пояснила:

— Я привела к вам новую птичку, док.

Доктор кивнул на маленькую комнатку:

— Туда. Раздевайся.

Осмотр продолжался несколько минут. Наспех одевшись, Мария направилась к двери, но доктор остановил ее и протянул какой-то рецепт:

— Это лекарство тебе выдадут в амбулатории. Принимай его всю беременность.

Мария вздрогнула, растерянно оглянулась по сторонам потом снова повернулась к доктору, крикнула:

— Беременная? Кто, я?!

Сзади, раздался насмешливый голос провожатой:

— А кто же еще? Я-то мужика два года вблизи не видела, пропади все пропадом!

Ничего не понимая, Мария потрясение уставилась в бумажку, но уже через секунду грохнулась на стул и громко захохотала. Доктор поморщился:

— Не вижу ничего смешного.

Мария не могла остановиться. Между приступами смеха она отчаянно всхлипывала, размазывая по щекам горячие слезы. Боже, какая глупость! Он никогда не узнает того, что случилось, не узнает правды. Никто не узнает правды!

 

Штат Нью-Йорк против Мэриен Флад
Секретарь вызвал первого свидетеля обвинения, и перед залом появилась высокая девушка с непроницаемыми глазами на туповатом лице. Широкий пробор казался особенно ярким среди распущенных смоляных волос.

Пока секретарь выполнял формальности, связанные с принесением свидетелем присяги, публика нетерпеливо гудела. Девушка же казалась совершенно спокойной и на присутствующих не обращала ни малейшего внимания.

Я ждал.

Секретарь поднял голову:

— Будьте любезны, назовите ваше имя.

— Рей Марней.

Голос у девушки оказался слишком тонким и писклявым для ее мощного сложения.

Секретарь дал мне знак. Я быстро вышел вперед, остановился напротив свидетельницы и начал опрос:

— Сколько вам лет, мисс Марней?

Девушка быстро ответила:

— Двадцать три.

— Где вы родились?

— Чилликот, штат Огайо.

— Когда вы приехали в Нью-Йорк?

— Около двух лет назад.

Я начал привыкать к ее странному писку.

— Чем вы занимались в Чилликоте?

— Жила...

По залу прокатились смешки. Когда публика успокоилась, пришлось пояснить:

— Мисс Марней, я хотел узнать, чем вы зарабатывали себе на жизнь в Чилликоте?

— А, я не поняла, что именно вас интересует. В Чилликоте у меня была должность учительницы.

Самое убийственное заключалось в том, что эта женщина действительно работала в школе.

— В каких классах вы преподавали?

— В младших. Я люблю детей!

Ее неуместное воодушевление вызвало тихое веселье в зале. Даже я не смог сдержать улыбку.

— Я не сомневаюсь в вашем отношении к ученикам. Почему вы решили оставить любимое дело и уехать в Нью-Йорк?

— Мне захотелось стать актрисой. Сначала я работала учительницей и ни о чем таком не думала. Но потом профессор Берг, который преподавал драматическое мастерство в старших классах, написал пьесу: «Жаворонок в долине», и мы поставили ее в нашем маленьком театре. Я играла главную роль. Профессор Берг сказал, что у меня талант, как у Мэри Астор, и что я не имею права губить свое дарование в захолустном Чилликоте. После этого мне пришла в голову мысль поехать в Нью-Йорк.

Теперь я спрашивал без тени улыбки:

— И что с вами случилось в Нью-Йорке?

— Ничего не случилось. Долгое время я пыталась устроиться в какой-нибудь театр, но никто не захотел посмотреть меня на сцене. Даже рекомендательные письма профессора Берга не помогли.

— Почему же вы не вернулись в Чилликот?

В ее писке прозвучала обида:

— Это было невозможно. Тогда бы весь городишко знал, что из меня ничего не получилось.

— Понятно. Ну, а на что вы жили?

— Мне удалось устроиться официанткой в ресторан на Бродвее. Туда часто приходили многие заправилы шоу-бизнеса. Я слышала, что кое-кто из работавших там девушек пробился на сцену.

— Сколько времени вы проработали в ресторане?

— Почти три недели.

— А что произошло потом?

Тут голос мисс Марней достиг высоты комариного дисканта:

— Меня выгнали. Хозяин сказал, что держит ресторан, а не драматическую студию.

Зал взорвался дружным хохотом. Мало-помалу ряды успокоились, и я продолжил опрос:

— И что с вами стало после этого?

— Ничего хорошего. Некоторое время я искала работу, не никак не могла найти и однажды разговорилась со своей соседкой по пансионату. Эта девушка сказала, что с моими данными, а она имела в виду лицо и фигуру, я вполне могла бы стать манекенщицей. Идея мне сразу понравилась, потому что многие актрисы сначала работали манекенщицами. Я попросила девушку что-нибудь мне порекомендовать, и она назвала Парк Авеню Моделс.

Я кивнул.

— Итак, вы утверждаете, что именно тогда решили стать манекенщицей?

— Да. Именно тогда.

— Что вы сделали дальше?

— Я отправилась в Парк Авеню Моделс и подала заявление.

— Кто из служащих Парк Авеню Моделс беседовал с вами, когда вы пришли туда?

— Миссис Моррис.

— Что она вам сказала?

— Миссис Моррис спросила, нет ли у меня с собой фотографий, которые она могла бы поместить в свою картотеку. Я ответила, что все фотографии остались в Чилликоте. Тогда она написала на листочке адреса четырех студий и посоветовала сфотографироваться именно там. В тот день у меня кончились последние деньги, и я сказала об этом миссис Моррис. Она заявила, что очень сожалеет, но без фотографий ничем не сможет помочь. Слава Богу, как раз в это время из своего кабинета вышла мисс Флад.

— Вы имеет в виду мисс Флад, которая сейчас находится здесь, в зале суда?

Девушка кивнула:

— Да.

— Что произошло после того, как мисс Флад вышла из своего кабинета?

— Мисс Флад увидела меня, щелкнула пальцами и сказала, что одному магазину нужна как раз такая девушка. Она дала мне записку, с которой я поехала в меховой салон на 14-ой улице. Там на меня надели манто и велели ходить взад-вперед по витрине. Я тогда позировала впервые в жизни, но все равно понравилась покупателям. Дело в том, что высокие манекенщицы видны издалека, а я — высокая. С того дня мне предложили работать в магазине три раза в неделю.

— В это время вы работали манекенщицей где-нибудь еще?

На мгновение она замялась.

— Нет. Только там.

— Сколько вам платили в меховом магазине на 14-ой улице?

— Десять долларов в день.

— Если я правильно понял, ваш заработок составлял около тридцати долларов в неделю. Этих денег хватало на жизнь?

Мисс Марней покачала головой:

— Что вы, конечно нет. Уроки сценического мастерства стоили гораздо больше.

— А каким образом вы получали остальное?

— О, у меня было много свиданий.

Эти слова были ею сказаны с невольной гордостью. Я переспросил:

— Свиданий?

Девушка утвердительно кивнула:

— Да. Мы их так называли.

— Кого вы имеете в виду, говоря: «Мы»?

— Знакомых девушек.

— А каким образом вы получали приглашения на эти м-м-м свидания?

— Очень просто. Все началось через несколько недель после того, как я устроилась манекенщицей в магазин. Однажды мне пришло в голову попросить мисс Флад о дополнительной работе, и она пригласила меня в свой кабинет. Там мисс Флад сказала, что труд манекенщицы очень утомительный, но, к сожалению, малооплачиваемый и что ей часто звонят богатые клиенты с просьбой порекомендовать девушку для приятного времяпрепровождения. Со слов мисс Флад можно было понять, что все эти мужчины щедро платят за такие встречи. В конце концов она спросила, интересуют ли меня подобные предложения?

— Ну и что вы ответили?

— Ответила, что интересуют.

В зале воцарилась атмосфера радостного возбуждения.

— Чем закончилась ваша встреча с мисс Флад?

— Мисс Флад в тот же вечер устроила свидание с одним симпатичным пожилым джентльменом. Сначала мы поужинали в ресторане, потом зашли к нему домой выпить пару бокалов хорошего вина. Вообще, он оказался довольно забавным, а когда я уходила, дал мне десять долларов и сказал, что остался доволен нашей встречей.

— Скажите, мисс Марней, находясь в доме этого джентльмена, вы выпили пару бокалов вина и больше ничего не делали?

В лице девушки появилось нечто, напоминающее смущение. Чуть слышным шепотом она ответила:

— Делали... У нас было два праздника.

Я озадаченно посмотрел на присяжных, присяжные — на меня.

— Праздники? А что вы называете праздниками?

Еще больше понизив голос, она выдохнула себе под нос:

— Совокупления.

— Вы хотите сказать, что с этим мужчиной совершили два половых акта?

Мисс Марней кивнула:

— Да. Я хотела сказать именно это.

— Явились ли для вас неожиданностью его намерения?

— Да что вы? Конечно, нет. Точно так же вели себя мужчины в Чилликоте. Им всем только одного и надо.

Ее ответ развеселил не только публику, но и присяжных. Судья постучал молоточком, шум стих.

— А что было потом?

— О, я чувствовала себя утомленной, поэтому поехала домой спать.

Зал грохнул, словно в суде взорвалась бомба. Чтобы не рассмеяться, я закусил губу и опустил голову. За те несколько минут, что публика хохотала, мне удалось вернуть своему голосу необходимую твердость.

— Меня интересует, что произошло, когда вы снова пришли в Парк Авеню Моделс?

— Я пришла туда на следующий день, чтобы поблагодарить мисс Флад за ее доброту. Она поинтересовалась, хорошо ли обращался со мной тот джентльмен, как мы провели время и нужна ли мне впредь такая работа? Я сказала, что нужна, но только в том случае, если другие мужчины будут столь же милы. Мисс Флад заверила, что все ее знакомые чрезвычайно обходительны и щедры. Потом она спросила, сколько у нас было праздников и достала из конторки деньги. Я не хотела их брать, поскольку джентльмен уже дал десять долларов, но мисс Флад засмеялась и назвала те деньги чаевыми. В конце концов мне пришлось взять...

— Сколько?

— Пятьдесят долларов.

— Вы отдавали себе отчет в том, что совершили акт проституции?

— Ну знаете! Лично я к этому отношусь совершенно иначе. Если бы джентльмен мне не понравился, я ни за что не стала бы...

— В течение долгого времени вы встречались со многими джентльменами. Скажите, был ли среди них хотя бы один, который вам не понравился?

Девушка ответила, не раздумывая:

— Нет. Мисс Флад была права: все ее знакомые — на редкость приятные, воспитанные люди.

Публика веселилась так, будто пришла не на судебное разбирательство, а в цирк.

— Мисс Марней, скажите, до знакомства с мисс Флад вы вступали когда-нибудь в половую связь за деньги?

— Нет, сэр.

— А после знакомства с мисс Флад вы вступали в половую связь за деньги только с теми мужчинами, к которым она вас посылала, или были другие связи, помимо мисс Флад?

Она возмущенно вскинула голову:

— Никаких связей, кроме тех, что устраивала мисс Флад, у меня не было и быть не могло. Я не ш.люха!

— Благодарю вас. У меня нет больше вопросов к свидетелю.

По пути к своему месту я на секунду остановился перед столом защиты. В напряженных темных глазах Марии светилась неуместная гордость. Мне вдруг показалось, что гордится она мной.

Я отвел взгляд от ее прекрасного лица и коротко обратился к Вито:

— Свидетель в вашем распоряжении.

Теперь опрос Рей Марией будет вести защитник Марии. Глядя на него, я снова (в который раз!) восхищался высочайшим профессионализмом Вито. Легкой походкой, непринужденными, уверенными движениями, бархатным голосом он сразу же вызвал почтительное внимание публики. Вито обратился к свидетельнице:

— Мисс Марней, вы упоминали некую пьесу, кажется: «Жаворонок в долине», не так ли?

— Да, сэр.

— Вы сказали, будто исполняли в ней главную роль?

Девушка кивнула:

— Да, исполняла.

— Вами был назван автор этой пьесы — профессор Берг, преподававший драматическое искусство в старших классах.

— Да, сэр.

— С ваших слов мы поняли, будто именно профессор Берг навел вас на мысль уехать в Нью-Йорк. Ведь это он сказал, что нельзя губить такой талант в Чилликоте?

— Да, это сказал профессор Берг.

— Скажите, мисс Марней, какой талант имел в виду профессор Берг? Драматический?

Девушка замялась. Вито нетерпеливо наседал:

— Почему вы раздумываете, мисс Марней? Профессор Берг имел в виду именно ваш драматический талант, разве не так?

Она неуверенно пискнула:

— Наверное...

— Я бы попросил вас высказаться более определенно.

— Да, он имел в виду только это.

— Что именно?

— Драматический талант, сэр.

— Мисс Марней, расскажите подробнее о том маленьком театре, в котором, по вашему утверждению, шла эта пьеса.

Девушка растерянно заерзала, оглянулась на меня. Я постарался успокоить ее уверенным взглядом, хотя и сам не понимал, куда клонит Вито.

— Этот театр... не совсем театр.

— Если это не совсем театр, то что же это такое?

— Видите ли, представление состоялось в клубе «Антилопа». Мы разыграли шоу, которое профессор Берг специально написал для ежегодного юбилея этого клуба.

Вито многозначительно повторил:

— Клуб «Антилопа»... Понятно.

Потом он выразительно посмотрел на присяжных и легко повернулся к свидетельнице:

— Поясните, был ли этот ежегодный юбилей просто-напросто холостяцкой вечеринкой? Ну, был или нет?

Она опустила голову:

— Мне кажется, был.

— И вы играли в шоу единственную женскую роль? Не правда ли?

Девушка кивнула, не поднимая головы:

— Да, сэр.

— И кого же вы играли?

Ее писк перешел в шепот и едва долетал до моего уха:

— Деревенскую девушку.

В голосе Вито зазвучали суровые нотки:

— Скажите, мисс Марней, много ли в вашей пьесе текста? И кроме того, я попросил бы вас пересказать ее содержание.

— В этой пьесе речь шла об одной деревенской девушке и трех мужчинах: фермере, его сыне и работнике. Дело происходило ночью, ну и... мы должны были делать разные движения. Никто из нас вообще не сказал ни слова, поскольку разыгрывалась пантомима. Видите ли, профессор Берг — большой новатор и поклонник метода Станиславского.

— Станиславского? Гм-м-м.

Вито театрально почесал в затылке:

— Это тот русский, который словам предпочитает действие?

— Совершенно верно, сэр.

— И что же, в пьесе было только действие?

Мисс Марней кивнула:

— Да.

И тут Вито блеснул. Очень громко, внятно (чтобы слышали задние ряды) и с убийственной издевкой в голосе он проговорил:

— В вашей пьесе преобладало действие того сорта, какое именуется порнографическим представлением. Полиция, нагрянувшая на этот, с позволения сказать, юбилей, была вынуждена предъявить артистам соответствующие обвинения. В результате шумного скандала и вас, и профессора Берга уволили из школы. Я прав?

Закусив губу, девушка потрясенно молчала. Вито повысил голос и почти крикнул ей в лицо:

— Отвечайте! Я прав?

В один миг краска отлила от ее щек, и лишь грубые мазки румян оживляли бледную пористую кожу. Девушка тяжело выдохнула:

— Да...

Вито удовлетворенно кивнул головой.

— У меня все, мисс Марней.

Он повернулся к присяжным, молча пожал плечами, словно не понимая, как можно принимать во внимание показания такой особы.

Пока следующий свидетель приносил присягу, Алекс и Джоэл с двух сторон возбужденно шептали мне в уши:

— Как он ее вздул! Высший класс!

— Не говори, оставил, в чем мать родила.

Я облегченно вздохнул:

— Ребята, вы упустили главное — Вито не стал влезать в фактическую суть дела. Он расправился с этой дурой, но обошел стороной сведения о причастности Флад ко всем ее похождениям.

Джоэл поддакнул:

— Кто спорит — Вито не дурак. Грамотно работает. В два счета подорвал доверие к показаниям свидетельницы.

У меня на этот счет было другое мнение:

— Подорвал — не подорвал, какая разница? Учитываются только факты, имеющие непосредственное отношение к делу. Вито и сам это понимает.

Алекс наклонился к моему плечу:

— Будь осторожнее, Майк. Обычно у него в запасе целый мешок хитростей.

Секретарь привел к присяге одну девушку и снова дал мне знак. Я встал и, огибая стол, бросил своим помощникам:

— Если Вито хочет выиграть дело Флад, ему придется подыскать что-нибудь посильнее правды.

Начался опрос второго свидетеля.

 

* * *
Я на цыпочках вошел в темную палату. В сонной тишине слышалось ровное спокойное дыхание Старика. Сестра приложила палец к губам:

— Он отдыхает.

Я кивнул и покорно направился к двери. Из-за спины громыхнул знакомый сильный голос:

— Кто это отдыхает? Майк! Наконец-то ты явился!

Я вернулся к кровати.

— Да, сэр.

Старик сварливо проворчал:

— Иди ближе, а то я ничего не разберу. И что за манера — бубнить себе под нос!

Пришлось подойти к изголовью. Сейчас шеф уже не производил того жуткого впечатления, что утром перед процессом. Вид у него был довольно свежий, в темных умных глазах светился свойственный ему интерес к собеседнику. Он улыбался.

— Как прошел день, господин прокурор?

— Нормально. Мы пропустили четырех свидетелей. Вито огрызался, но ни одного показания опровергнуть не смог. Для начала не так уж плохо.

Старик подтвердил:

— Да, мне уже все рассказали.

Я покосился на телефон возле кровати. Наверное, за день трубка раскалилась докрасна.

Шеф задумчиво потер подбородок:

— Знаешь, меня очень беспокоит поведение Вито. Ты раскусил его замысел? А я — нет. Складывается впечатление, будто он готов без боя выдать дамочку на растерзание волкам.

От этих слов у меня заныло сердце. Да, старик умел нащупать слабое место. После опроса второй свидетельницы я и сам заподозрил какой-то подвох в поведении защитника. На месте Вито любой, самый слабый адвокат, мог бы добиться более обнадеживающих результатов.

— Да, сэр. Мне показалось, что ему вообще наплевать на ход процесса. Может, своего туза он оставляет напоследок? Но что это за козырь?

Неожиданно шеф повернул разговор в другую сторону:

— Ты видел Флад? Как она выглядит?

Его пристальные глаза следили за моим лицом. Ответив в тон, я невольно передразнил Старика:

— Видел. Флад выглядит отлично!

— Майк, не забывайся! Ты разговариваешь со своим начальником.

— Сэр, она выглядит прекрасно. Действительно прекрасно. Как всегда.

— Ты по-прежнему неравнодушен к ней?

— Трудно сказать, Джон. Но когда я вижу ее, у меня всякий раз перехватывает дыхание.

Подумав, Старик кивнул:

— Я понимаю тебя, сынок. Пару раз мне пришлось с ней разговаривать. На редкость смела и умна. Пойди она по другому пути, из нее получилась бы великая женщина.

— А может, судьба не дала ей другого пути?

Он жестко отрезал:

— Не верю. У любого из нас есть выбор, и, как бы ни складывалась жизнь, последнее слово за самим человеком. Флад упустила свой шанс.

Я молчал. На память пришел день, когда Мария вышла из колонии для несовершеннолетних. В то утро я одолжил у приятеля машину и, прождав полдня, наконец-то увидел ее возле ворот. По дорожке легко шла девушка с лицом и фигурой Марии, но не Мария. От прежней самоуверенной и веселой школьницы почти ничего не осталось. Она посмотрела на меня, и я понял причину перемены. Мария стала взрослой, очень взрослой. Слишком взрослой. Вряд ли мне удастся испытать столько, сколько пришлось пережить ей. Ее увезло такси, и я оглушенно смотрел, как оно сворачивает за угол. Стало тихо. Меня жгла незаслуженная обида. Как во сне, я сел в одолженную машину и вернулся домой.

Родители ждали нас на кухне за празднично накрытым столом. На отце был выходной костюм и красивый галстук. Радостно улыбаясь, мать выгнула шею — хотела разглядеть прячущуюся за моей спиной Марию.

Спотыкаясь, я втащился в квартиру и с трудом выдавил:

— Ма, она не приехала...

Мать встала, с затаенной болью посмотрела мне в глаза:

— Может, так будет лучше, сынок?

Я кричал, исступленно мотал головой и захлебывался слезами:

— Нет! Не лучше! Мы любим друг друга! Мы нужны друг другу — это я знаю точно. Но почему, почему она не захотела поехать со мной? Что ей мешало?

Отец встал.

— Майк, я перенесу вещи обратно в твою комнату.

Я посмотрел ему вслед — он шел с бессильно опущенными плечами. Бедный отец!

— Что мне делать, мама?

Мать мягко обняла меня за плечи:

— Забудь ее, сынок. Эта девушка не для тебя.

— Легко сказать: «Забудь». Думаешь, я не пробовал забыть? Пробовал, и не один раз. Не получилось. Пойми, мне уже двадцать один год, я не ребенок. С тех пор, как мы познакомились, Мария сидит в моей голове и моем сердце. Я люблю ее.

Мать опустила руки и насмешливо протянула:

— Любишь? Что ты понимаешь в любви, зеленый мальчишка? Только и можешь слезы лить в материн подол.

Неожиданно ее голос дрогнул и осекся. Мама резко отвернулась — теперь плакала она.

— Мам, не надо. Пожалуйста, перестань. И без того плохо.

Я заглянул ей в глаза и впервые в жизни увидел в них ненависть.

— Перестать? Еще чего! Да я об этой... слышать не могу! Чтоб ей вечно гореть в аду, прости Господи, за все, что она сделала с моим сыночком!

— Ма, может виновата судьба, а не Мария?

— Мария. Запомни, сын: в любой ситуации человек решает сам, как ему поступить. И судьба здесь не при чем.

С той поры немало воды утекло. И вот сейчас, по прошествии многих лет. Старик повторил слова моей мамы. Я смирился с тем, что в своих суждениях люди безжалостны и субъективны. Им никогда не понять ни моего отношения к Марии, ни ее самой. Неужели наступит день, когда я взгляну на все происшедшее их глазами?

Старик снова перешел к обсуждению дел:

— Кого ты собираешься отправить завтра?

Я назвал нескольких свидетелей.

Он подмигнул:

— Ого! Я вижу, ты собираешься уложиться в две недели? Тогда сегодня же садись писать заключительную речь, а то, не успеешь. К этому времени меня должны выпустить, так что можешь рассчитывать на поддержку.

— Спасибо, Джон, но я обойдусь. Когда вы давали мне дело Флад, мы договорились, что никто, включая вас, не станет в него вмешиваться.

Старик сделал наивное лицо:

— А я и не собираюсь этого делать. Веди его сам. Может быть, иногда что-то подскажу... если, разумеется, ты захочешь меня выслушать.

— Нет, сэр. Спасибо. Я сам доведу дело Флад.

— Хорошо-хорошо. Тебе пора. Иди.

И Старик раздраженно отвернулся к стене.

* * *
Дома никого не было. Я вошел в темную квартиру и, не раздеваясь, бросился на кровать. Слава Богу, что удалось уговорить мать задержаться за городом. Правда, она узнала, какой процесс предстоит мне вести, и потому почти не сопротивлялась. Как только я закрыл глаза, из темноты выплыло нежное лицо в обрамлении коротко остриженных золотистых волос. В широко открытых глазах светилась гордость. Мария, почему ты гордишься мной? Ведь я из кожи вон лезу, чтобы посадить тебя за решетку. Надолго, на несколько лет. А может, ты надеешься на мою помощь? Вряд ли... За те годы, что мы с тобой не виделись, многое изменилось, и я мог встретить другую. Хотя нет, с первой же минуты сегодняшней встречи мы оба почувствовали неразрывную связь друг с другом. Как когда-то, много лет назад.

Пытаясь отогнать от себя Марию, я повернулся на бок. Не помогло. Она пристально смотрела мне в глаза, будто хотела что-то сказать. Мария, расскажи о себе.

В твоей жизни было много событий и дел, о которых я до сих пор ничего не знаю.

В тот день, когда ты вышла из колонии и отказалась поселиться в моем доме, я потерял тебя из виду на целых четыре месяца. Чем ты занималась в это время? На какие деньги жила? У кого просила помощи?

Только теперь мне стало ясно, что в те далекие дни ты надеялась на мою любовь и поддержку. А я обманул эти надежды. Я тебя предал.